— А? — У меня пересохло в горле — должно быть, спал с открытым ртом.
— Старина, это куда увлекательнее, чем я себе представлял. Вот послушайте — и вам это покажется ничуть не менее интересным, чем любое из расследованных нами преступлений.
Я встал и плеснул себе шерри — все-таки ночь на дворе, рассвет еще даже не брезжит.
— Слушаю, Холмс.
— Помните наглухо запертую и опечатанную комнату, что сыграла столь важную роль в деле о гигантской крысе с Суматры?
— Такое забудешь! — Холодок, побежавший по спине, заставил меня поежиться. — Если бы не ваша отменная стрельба, моя левая нога чувствовала бы себя нынче не лучше правой.
— О да, — кивнул Шерлок. — Так вот, предлагаю вам другую загадку, связанную с замкнутым пространством. Ее придумал австрийский физик Эрвин Шрёдингер. Вообразите ящик, сделанный из непрозрачного материала. Его стенки идеально подогнаны друг к другу — невозможно подглядеть, чем занимается кот, которого в этом ящике заперли…
— Запирать бедное животное в ящике? — удивился я. — По-вашему, это человечно?
— Ватсон, ваша деликатность и чуткость достойны всяческих похвал, но прошу не отвлекаться. Далее, представьте себе находящееся в ящике пусковое устройство: шансов, что оно сработает, ровно пятьдесят на пятьдесят. Устройство соединено с баллоном, в котором заключен ядовитый газ, и если оно включится, струя отравы убьет кота.
— О боже! — ахнул я. — Какое изуверство!
— А теперь, Ватсон, скажите вот что: не вскрывая ящика, можно ли сказать, жив кот или нет?
— Гм… Если я правильно вас понял, это зависит от того, сработало ли устройство.
— Замечательно. Продолжайте.
— А значит, есть вероятность, что кот жив. И столь же вероятно, что он мертв.
— Молодцом, дружище! Вы не обманули моих ожиданий, ваш вывод — настоящий образец очевидности. Однако, Ватсон, вы не правы. Совершенно не правы.
— Что вы имеете в виду?
— Это потенциальный кот, нерешенный кот; существование этого кота не более чем вопрос вероятности. Он не жив и не мертв, Ватсон: суть именно в этих двух «не». И до тех пор, пока кто-нибудь умный не додумается вскрыть ящик и заглянуть, кот останется загадкой. Давайте сорвем печать и посмотрим внутрь — и лишь тогда потенциальный кот обернется всамделишным. Его реальность — результат наблюдения.
— Что за чепуха! Такой даже тезка вашего брата не городил.
— Вовсе не чепуха, — замотал головой Холмс. — Именно так устроен мир. Люди многому научились за последние века, очень многому. Но, как сказал Альфонс Карр, «plus ça change, plus c’est la même chos».[1] Даже в столь эзотерической области науки, как высокая физика, ничто не сравнится с могуществом квалифицированного наблюдателя!
Я снова задремал, а проснулся от возгласов Холмса: «Майкрофт! Майкрофт!»
Мне уже доводилось слышать эти крики — когда моему другу изменяло железное здоровье под натиском простуды или когда он пребывал во власти проклятой иглы. Запоздало я сообразил, что на сей раз он зовет не брата, а ученого мужа из двадцать первого века. Через минуту его усилия были вознаграждены: распахнулась дверь и в гостиную вошел наш рыжеволосый знакомец.
— Здравствуйте, Шерлок, — сказал Майкрофт. — Вам нужны мои услуги?
— Нужны, — подтвердил Холмс. — Я основательно разобрался не только в физике, но и в технике, которая позволила вам воссоздать это жилище для меня и нашего славного доктора Ватсона.
Майкрофт кивнул:
— Старался следить за вашими предпочтениями и привычками. Должен заметить, кое-какие нюансы подчас удивляли меня.
— Не вас одного, — вздохнул Холмс. — Что поделать, мой метод основан на пристальном внимании к мелочам. Итак, правильно ли я понял: чтобы реконструировать эту квартиру, вы подвергли сканированию память Ватсона, а затем использовали, если я не путаюсь в терминах, голографию и микроманипулирование силовыми полями?
— Все верно.
— То есть ваши возможности не ограничиваются воссозданием этих комнат — вы способны реконструировать все увиденное нами?
— Безусловно. Если на то пошло, я даже могу поместить вас в картину, воспроизведенную по чужим воспоминаниям. Ну а теперь не угодно ли вам взглянуть на нашу сверхбольшую антенную решетку? Это сеть из множества радиотелескопов, при посредстве которых мы пытаемся услышать голоса…
— Не сомневаюсь, зрелище впечатляющее, — пренебрежительно перебил его мой друг. — А реконструировать место происшествия, столь удачно названного Ватсоном «Последним делом Холмса», вы можете?
— О господи! — явно опешил Майкрофт. — Речь о Рейхенбахском водопаде? Честно говоря, я думал, эту сцену вам захочется воссоздать в самую последнюю очередь.
— Весьма логичное предположение, — похвалил Холмс. — Так можете или нет?
— Разумеется, могу.
— Так чего же мы ждем?
Снова мы с Холмсом прошли сканирование мозга и вскорости оказались в Швейцарии, на горном курорте, в мае 1891-го, — в том краю, где однажды пытались укрыться от головорезов профессора Мориарти. Милая деревенька Мейринген, очаровательная гостиница «Англия». Копия ее владельца, точь-в-точь как некогда оригинал, добилась от нас твердого обещания полюбоваться красотами Рейхенбахского водопада. Туда-то мы и направились с Холмсом, причем мой друг вооружился альпенштоком. Майкрофт же недвусмысленно дал понять, что за происходящим он будет наблюдать лишь издали.
— Не по душе мне ваша затея, — сказал я своему партнеру. — Пережить тот ужасный день заново я хотел бы разве что в кошмарном сне.
— А вот у меня, Ватсон, сохранились куда более теплые воспоминания. Победа над Мориарти — апогей моей карьеры. Я вам и тогда говорил, и сейчас повторю: моя жизнь — не такая уж непомерная плата за возможность положить конец деяниям сего Наполеона преступного мира.
Прорубленная в лесу дорожка частично огибала водопад, она как будто для того и предназначалась, чтобы туристы могли хорошенько обозреть достопримечательность. Река питалась талыми снегами; студеный зеленоватый поток с феноменальной скоростью, с яростной мощью низвергался в скальный провал, в черную, как темнейшая из ночей, бездну. Оттуда вздымались огромные тучи брызг, и рев водопада напоминал человеческий вопль.
Несколько мгновений мы стояли и глядели вниз, на водопад; никогда еще на моей памяти лицо Холмса не было таким сосредоточенным и в то же время безмятежным. Затем он вытянул руку, указывая вдоль по дорожке.
— Дорогой Ватсон, заметьте, — ему пришлось кричать, чтобы я услышал в шуме воды, — тропинка упирается в скалу.
