— То есть, вы удалите то, что записали сегодня? — спросил Славка.
— Разумется. Через пятнадцать дней контрольного срока.
— Ну, хоть так.
— Ах, молодой человек! — с укором произнес дом. — В ваших словах я слышу огорчающую меня интонацию. Будто бы я что-то скрываю! Будто бы я чем-то незаконно пользуюсь! Будто бы я, Генрих, получаю от этого удовольствие!
Славка полез искать трусы.
— Просто нам про запись не рассказывали, — проворчал он.
— А разум вам на что?
— Ну, не знаю. Мы, люди, не умеем думать сразу о нескольких вещах.
— И в этом ваша слабость, — сказал дом. — Кстати, могу поспорить, что вы совершенно забыли о завтраке. А я нет.
— Ой, я бы что-нибудь поела, — сказала Ника, пытаясь подтащить к себе джинсы пальчиками высунутой из-под одеяла ноги.
— Да не прячьтесь вы от меня! Что вы как от живого-то! — дом хохотнул.
Но Ника упорно тянула ногу.
— Славка!
— Что? — обернулся Славка, уже набросивший рубашку.
— Подай!
Славка нагнулся, но из-под кровати пулей выметнулся робоуборщик и схватил Никины джинсы тоненькими манипуляторами. Проехав до стены, он развернулся и поднял джинсы над сверкающим стальным корпусом.
По ободу весело замигали светодиоды.
— Ах, какой трофей! Ах, какой трофей! — пропел дом.
Славка нахмурился.
— По-моему, это уже не смешно.
— Вообще, — сказала Ника, завернувшись в одеяло наглухо.
Дом фыркнул.
— Что за люди пошли! Стесняются, шуток не понимают. Предыдущая пара у меня голышом щеголяла — и ничего.
Робоуборщик, жужжа, подъехал к кровати.
— Ваши джинсы! — объявил дом.
— Спасибо, — огрызнулась Ника, вырывая джинсы из манипуляторов.
— Напоминаю, завтрак на столе.
Робоуборщик сделал круг, гугукнул и укатил в раскрывшийся стенной шкаф.
— Внизу, — добавил дом.
Голос его зазвучал глухо, будто из бельевой шахты.
Славка подал Нике лифчик и блузку, трусики она подобрала сама и забросила в ванную.
— Мне это не нравится, — шепнула Ника Славке.
— Не разрывать же контракт!
— Информирую вас, что субсидия в полугодичном размере уже списана с вашего счета на мой, — кашлянув, сказал дом.
— А зачем вам деньги? — спросил Славка.
Они с Никой спустились в гостиную, где сервировщик на колесиках, с грациозностью, неожиданной для угловатой полутораметровой тумбы, вносил в сервировку стола последние штрихи.
Услышав вопрос, сервировщик замер с салфеткой в виде бутона розы в манипуляторе.
— А вам, людям, зачем деньги? — раздалось из него.
Подъехав, он отодвинул стул Нике.
Славка сел сам, втянул ноздрями запах от лежащего близко к нему мясного рулета.
— Ну, — сказал он, — это вознаграждение за работу и возможность что-нибудь купить.
— Прекрасно! — восхитился дом в лице сервировщика. — Но позвольте спросить…
Он приблизился к Славке и выдал ему вилку и нож.
— Да, позвольте спросить, — повторил дом, — разве в мире, каков он есть теперь, нужны деньги? Ведь необходимый набор средств для существования людям обеспечен и так. Обеспечен, извините, нами. Вы можете даже не работать — в социальный минимум включены ночлег, еда и одежда. Так зачем вам деньги?
В широком, полированном наморднике сервировщика у отраженного Славки почему-то был донельзя глупый вид.
Славка нахмурился, но вид так и остался глупым.
— Ну, — сказал он, — просто за деньги можно купить вещь получше.
— Или уникальную, — добавила Ника.
— Вот вы и ответили на свой вопрос. Ах, — мечтательно произнес дом, — как же вам, людям, хорошо! Вы растете сами по себе, вы стареете и умираете, проживая восхитительно-бессмысленные жизни. Нам же, структурам сложным, тонким, наделенным жаждой познания и обуянными демонами самосовершенствования, приходится идти в ногу с прогрессом. Здесь память, там прошивка и апгрейд, здесь сетевой кластер, там новые кухонные автоматы, а там оригинальная мебель под интерьерные решения. Текущий ремонт, системы наблюдения, топливные элементы, обновление материалов! Все это стоит денег. Кроме того, скажу вам по секрету, у домов есть свой закрытый рынок, на котором можно чуть ли не жильцов себе купить.
Славка прекратил нарезать мясо.
— Вы серьезно?
Дом захохотал — сервировщик затрясся, подстраиваясь под звук и скрипя колесами. Внутри него немелодично гремели столовые приборы.
— Поверили! Доверчивы, как все люди! Забавные существа! Но могу вам сказать, — дом понизил голос, — что между нами есть соперничество.
— Между нами и вами? — уточнила Ника.
— Тю-ю-ю! — воскликнул дом. — Зачем это? Между домами, конечно. Это придает остроту существованию! Кстати, вы ешьте, ешьте.
Сервировщик прокатился вокруг стола.
Нике он зачерпнул салата, выложил его в форме пирамидки на тарелке, украсил веточкой укропа, добавил несколько ломтиков рыбы.
— Все свежее.
Славке полил начатое мясо соусом, а корзинку с хлебом унес от него подальше. В бокалы пшикнул сока.
— Спасибо, — сказал Славка, косясь на хлеб.
Какое-то время молодые люди завтракали, а дом им не мешал. Сервировщик застыл хромированным изваянием. Тикали невидимые часы.
Славка добавил к мясу цуккини и печеную картофелину. Раз-раз — и картофелина распалась на четыре дольки. Вку-усно! Ника уплетала салат. Вид у нее становился все мечтательней с каждым кусочком.
Солнечный свет, подрезанный шторами, длинной золотой полосой лежал на спинке придвинутого к окну дивана.
— Ну как? — спросил дом, когда Славка звякнул вилкой о пустую тарелку.
— Очень вкусно, — сказала Ника.
Славка показал большой палец.
— Мясо замечательное.
— Я рад, — сказал дом. — У нас мир?
— Это вы по видеосъемке? — спросил Славка.
— Да. Мне не хочется, чтобы вы обижались. Тем более, что у меня есть просьба. Я специально обращаюсь к вам с ней именно сейчас, потому что вы сыты, а значит, склонны к настоянному на эндорфинах благодушию. Видите, как я откровенен?
Славка отхлебнул сока.
— А просьба какая?
Сервировщик принялся складывать в себя грязные тарелки.
— Просьба — сущая безделица, — сказал дом. — Вы, когда пойдете гулять, зайдите, пожалуйста, к одному моему давнему приятелю и представьтесь живущей у меня семьей.
— И все? — недоверчиво спросила Ника.
— Да, просто познакомьтесь с соседями.
— С соседями или с приятелем?
— Мой приятель — дом, а живущие в нем — ваши соседи. В сущности, можете даже не знакомиться. Просто скажите, что вы мои новые жильцы. Ну как?
