– И ведь человек этот не иностранец, - заключил Дом. - Он здесь часто отдыхает. Пенсионер и инвалид.
– Инвалид? - не понял Званцев.
– Ну, ты же тросточку видел, - объяснил Дом. - Слепой он.
– А зовут его Витя Усарь, - уже уверенно сказал Званцев. - Живой еще. Я думал он давно умер.
– И ты знаешь, на каком языке он с нашим Митрошкой разговаривает?
– Это не язык, - сказал Званцев. - Это воровской жаргон. Я его в детстве слышал. Феней называется. Вором был в молодости Витя, а потом полжизни в тюрьме просидел. Выпустили, когда посчитали, что он уже общественной опасности не представляет. А в прежние времена он пацанам такие песни пел, так заливал, все пытался приохотить их к воровскому миру! Сам его слушал.
– Жулик? - переспросил Дом. - Ну, тогда наш Митрошка от него нахватается!
На аллее между тем Витя Усарь предавался воспоминаниям. -…Шесть деревяшек древних мы тогда взяли. Наш король двинул кони в столицу, скинул эти доски немчуре, так веришь, Митроха, мы на эти бабки два года гудели, батончикам сиськи тискали.
– Дурной пример заразителен, - сказал Званцев. - Надо его от этого старичка отвадить, собьет он нашего Митроху с честной научной дорожки. Он же слепой, не понимает, что с роботом разговаривает.
– Ну, воровать Митрошка не начнет, - рассудительно отозвался Дом.
– Зато изъясняться начнет так, что мы его понимать перестанем, - возразил Званцев.
– Я словари найду, - пообещал Дом. - Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?
– Может, и есть, - сказал Званцев. - Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, пристанет и не отпускает. По детству своему помню.
Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.
Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:
А мать моя опять рыдать,
И снова думать и гадать,
Куда, куда меня пошлют…
– У тебя не было матери, - жестко сказал Дом. - Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…
– Детдомовские мы с Витьком, - вздохнул Митрошка. - «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».
– Очнись, - Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.
Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал. Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что они не понимают, когда робот обращался к ним по фене.
– Понимаешь, Званцев, - сказал Дом, - я тут выяснил. Феня - это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!
– Это не метод, - заявил Званцев. - Надо, чтобы он сам от дурной привычки отказался.
– Гапоны, - сказал Митрошка. - Мусора. Красноперые.
Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, произнесенные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.
К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник - обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.
– Давно бы так, - сказал Званцев одобрительно. - Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.
– А английский? - жадно спросил Митрошка.
– И английский, - согласился Званцев. - Он тоже велик и могуч.
– А французский? - продолжал интересоваться робот.
– Отстань, - утомленно отмахнулся Званцев. - Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.
– Вроде программистов? - не унимался Митрошка.
– Видишь, - вздохнул человек. - Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.
– Космонавты тоже пользуются жаргоном, - через некоторое время объявил Митрошка. - И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?
– Митрошка, - сказал Званцев. - Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.
– Лучше русским, - сказал робот. - Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.
Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.
Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.
К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».
– Между прочим, получалось очень красиво, - заметил робот. - Реформа обеднила русский язык.
– Слушай, Званцев, - озабоченно заметил Дом, - что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?
– Ничего, перемелется, - махнул рукой человек. - Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.
– Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, - согласился Дом.
– Дом, ты что? - удивился Званцев.
– Дурак дом построил, а умница купил, - признался Дом. Званцев тихо вздохнул.
Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала стать затяжной.
Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.
– Где Дом? - поинтересовался Званцев.
Робот Митрошка отводил в сторону глаза, на металлическом лице его невозможно было что-либо прочитать. Непроницаемой была физиономия робота и потому казалась загадочной.
– В лесу, - коротко объяснил Митрошка. - Званцев, говорит, без меня обойдется, а есть существа беззащитные, им помощь нужна.
– Что еще за существа? - нахмурился Званцев. - Опять какие-то игры, Митроха?
– А что я? - сказал робот. - Ты о Доме спрашивал? Я и говорю, в лес наш Дом отправился. Тут недалеко, полусотни километров не будет.
– Ну и зачем он туда отправился? - продолжал расспросы человек.
– Слушай, Званцев, ну я-то тут при чем? - взмолился Митрошка. - Я его отговаривал. Я ему втолковывал, что глупость он затеял.
– Та-ак, - с расстановкой подытожил Званцев. - Что за глупость?
– Я не при делах, - ретировался Митрошка. - Это его личное решение. Мне-то что? Можем слетать посмотреть.
Лес и в самом деле оказался не слишком далеко. Десять минут лёту.
– Где он? - спросил Званцев Митрошку.
– Где, где, - с особой интонацией сказал Митрошка. - А то ты сам не видишь!
