Вот, выходит, и очередь Яна пришла.
Он-то контракт не подписывал, и на черного колдуна ему, честно сказать, было совершенно наплевать. Он же учителем хотел стать, а не рыцарем и не борцом с нечистью. Вот только дружба…
Дружба!
Ян выехал на опушку леса и посмотрел сверху от холмов на деревушку Рыску.
Ну, вот… И где там друзья-то? Он толкнул пятками лошадь, и та, осторожно ступая, двинулась вниз. Пятками он ее пихал, потому что наотрез отказался надевать высокие рыцарские сапоги со шпорами. Во-первых, в такую жару в сапогах было просто неприлично и неудобно, а во-вторых, как же это, живое существо — шпорами?
У самой околицы он слез, пыхтя и отдуваясь, свалил в кучу копье, меч, шлем, кирасу, налокотники, поножи, кольчугу, из которой еле выпутался, стеганую безрукавку. Отпустил лошадь пастись, а сам пошел, загребая горячую белую пыль босыми ногами, по деревушке. Легкий ветерок сушил мокрую рубаху, играл с белесыми вихрами.
Рыска была именно деревушка, не деревня и тем более не село. Всего и было четыре дома квадратом и площадка небольшая посередине. Там сидел пацан лет десяти и играл в песке. Он что-то бормотал себе под нос, водил руками, передвигал с места на место игрушки. Ян подошел и стал смотреть. Ему дети нравились, он детей любил. И играть с детьми он умел. Еще через полчаса они уже вдвоем сидели в белой пыли и играли в солдатиков, передвигая их, заходя во фланг, атакуя и отступая. Наконец, глянув на начавшее опускаться солнце, Ян с сожалением встал. Глядя сверху на мальчишку, спросил:
— Слушай, тезка, — а паренек был тоже Яном, что обнаружилось в ходе игры. — Ты таких не видел здесь?
И он подробно и красочно описал своих друзей, даже показывая, как сутулится немного Раш и при этом ходит пузом вперед, как не сутулится, а опасно пригибается Чингиз…
— Кровники твои? — понимающе переспросил Ян-маленький. — Убивать их будешь, да?
— Да ты что? — замахал руками Ян-большой. — Это же друзья мои! Я друзей своих ищу!
— А-а-а… Друзей, — понимающе шмыгнул носом малец. — А не колдуна?
— А зачем мне колдун? — искренне удивился Ян. — Мне друзья нужны. Я соскучился уже.
— Ну, забирай тогда, выиграл, — кивнул пацан и убежал, ушлепал, поднимая пыль, куда-то за дома.
— Что забирать? — поднял к затылку по привычке руку Ян. А в руке — оловянная фигурка бойца с палицей. В другой руке — вторая. Там присевший в боевой стойке бородатый воин с саблей и кинжалом.
…
В город они вернулись уже втроем, хотя Чингиз и Раш еще двигались плохо. Все суставы у них щелкали и скрипели, и слабость еще была, и спину ломило. Потом немного откормились, попили пива, и опять ходили везде втроем — Ян, Чингиз и Раш. Только теперь слушали они Яна, прислушивались, переглядываясь иногда и кивая согласно.
А он еще раз пригодился — настоящий друг! Это когда вытаскивал их из тюрьмы, где они сидели в ожидании суда. Встретился им опять тот странный человечек, что контракт подсовывал на черного колдуна. Встретился и подошел сдуру выяснить, как там, мол, дела? Ну, и побили они его, натурально. А кто бы не побил?
Иногда, когда друзья были заняты или у него самого было свободное время, Ян ездил в деревушку Рыску и там играл в солдатиков с Яном-маленьким.
Только больше пока никак не удавалось выиграть.
Из нашего поселка выхода нет. Он ведь так и называется неспроста — Глухарь. И это не охотники какие-нибудь его так назвали, да и охотников у нас здесь просто не бывает. Где им тут охотиться? В степи? А откуда на охоту приезжать? У нас же даже дорог никаких нет. Вон только железная, да и та в пяти километрах — будто кто-то специально ставил дома поселка так, чтобы ничего вокруг не было: ни холмов, ни лесов, ни рек — степь, серая от полыни. В одну сторону глянешь — сто километров ничего нет, в другую… Глухарь, в общем.
Что? Железная дорога?
Так там просто два рельса и сарайчик для обходчика. А кто того обходчика хоть раз видел? Может, никакого обходчика вовсе и нет. Я вот не видел его ни разу. Хотя к дороге бегал часто. Мы тут все к дороге бегаем.
А, заметил, да? Ну, это так говорят у нас: сбегать на огороды, сбегать за водой, сбегать на железку. Говор такой, традиция, вроде. Иногда и вправду бежишь. Ну, тут же простор кругом — бегай себе и бегай. Особенно в детстве.
Вот на железку мы и бегали. Поезда у нас тут не останавливаются. Надо ехать в район. А чем и как? Дорог-то нет. Это если вдруг придет рабочий поезд, который у каждого столба тормозит, так на него еще надо заранее собираться и потом ждать весь день — кто знает, когда он точно подползет. Рабочий поезд смену везет. У нас там, на юг дальше, карьеры большие, так народ туда нанимается и вахтовым способом работает. А нам даже и туда не добраться никак иначе, чем по железке.
А потом мы узнали про Черный поезд.
Ну, чего, чего ржать-то сразу? Вы послушайте, послушайте! Черный поезд — он есть, и я его сам видел неоднократно. Мы тогда с другом Васькой решили из нашего Глухаря слинять. Пешком тут — сами видите — некуда. На рабочем поезде — кто нас возьмет, мелких и безденежных? А вот когда про Черный поезд услышали…
Ну, да, тоже посмеялись сначала. Но книжки правильные были всякие. Типа, там, Кинг и все такое. Конечно, наш Глухарь — это не Безнадега. Но там у Кинга даже веселее было. А у нас тебе здесь не Америка. У нас тут степь. Туда — сто километров, сюда — сто километров… А Черный поезд пролетает мимо, не оставляя ни запаха, ни звука, только рельсы прогибаются, и долго еще стук колес слышен, если к рельсу ухо прислонить.
В общем, мы с Васькой поняли, что из Глухаря — только Черным поездом.
Ну и что, что он не тормозит? Он же — Черный! Понимаете? Он не настоящий на самом деле! Он такой… Ну, как адский, что ли. Или еще сказать — как такая прореха в пространстве. Вот! Точно! Прореха такая черная, которая носится по кругу по нашей железке, запертая в древности кем-то. И мы даже догадывались, кем. У нас тут есть могилка, за которой всегда ухаживают. Там пирамидка простая и фамилия-имя-отчество. А весь поселок следит, чтобы в порядке было. Это не на кладбище. Это на полдороги к железке с правой стороны. Так вот, мы тогда сами все додумали. Ну, хорошо, придумали, ладно. Что смешного-то? Зато логично все было. Эту прореху адскую вот тот, чья фамилия на памятнике, закольцевал, запер. А сам тут и остался, вроде как сторож. А когда помер, так те, кто в курсе, еще дальше от железки строиться стали. Потому что страшно и опасно. Если бы не так все было, то стоял бы наш Глухарь прямо на железной дороге, и была бы станция, и поезда бы ходили регулярно. А у нас вон как. Понятно же, отчего и почему.
