— Видишь? Один из них заметил кусочек мха, и остальные тут же прибежали!
Может, он позвал их писком. А может, это случайность.
Вокруг пруда мы установили датчики феромонов, чтобы регистрировать обмен химической памятью внутри утиного кластера. До сих пор нам не удалось ничего обнаружить, и теперь мы пытались с помощью наблюдений доказать, что утята мыслят как единое существо.
— Ути-ути, иди сюда!
— Кэндис! — завопила Меда.
Утенок, собиравшийся забраться на ладонь Кэндис, убежал вместе с остальными.
— Что?
— Может, ты не будешь вмешиваться в наш эксперимент?
— Я просто хотела его подержать.
— А нам нужно, чтобы он оставался диким и не привязывался к человеку.
— Отлично. — Она повернулась и пошла прочь. Все правильно — ведь это мы проводим тут каждое лето. Это наша ферма.
Да, лето будет долгим, передал Стром.
В тот день мы отправились купаться одни, а вернувшись, нашли Кэндис в лаборатории, где она создавала собственную утку.
Замечательно.
— Смотри! У меня тоже будет утка!
Смотреть не хотелось, но я предложила хотя бы притвориться, что нам интересно.
Кэндис показала последовательность генов, которой она воспользовалась — модифицированную цепочку, применявшуюся при работе с бобрами.
— Мы уже это пробовали, — заметила Меда.
— Знаю. Видела ваши записи. Я встраиваю другую обонятельную цепочку.
Она смотрела наши записи!
В защищенном паролем компьютере.
Я призывала к спокойствию, но лицо Меды исказилось от ярости.
— Удачи, — сквозь зубы процедила она, и мы ретировались.
В сарае Меда дала волю чувствам, слишком сильным для химических мыслей. Ее эмоции заполнили чердак, и, свиньи, которых создавала Матушка Рэдд, взволнованно захрюкали.
— Она крадет наш проект! Она крадет наши записи! Пусть катится отсюда!
— Просто она хочет поучаствовать.
Никто в это не поверил.
— Мы не должны подозревать ее в дурных намерениях, — настаивала я.
Мануэль зарычал, и его ярость оставила в воздухе извилистый след.
— Никому не запрещено участвовать в конкурсе по генной инженерии на Научной ярмарке.
Мы должны что-то предпринять. Но что?
Никто не смотрел на меня.
Нам нужно больше уток.
Насколько больше?
Намного.
Все повернулись ко мне, и я вдохнула запах консенсуса, похожий на аромат свежего хлеба. Можно было бы заупрямиться, тем не менее я не стала этого делать. Мне тоже хотелось выиграть конкурс.
— Прекрасно.
Мы перенесли в сарай все инкубаторы, какие только нашлись в лаборатории. Правда, Кэндис уже успела занять пару штук. Потом мы собрали еще дюжину из запасных частей.
Для конструирования мы выпросили в Институте у профессора Эллас новейшие цепочки генов — млекопитающих, земноводных, птиц. Все, что можно запихнуть в ДНК уток. Забыв об обязанностях, мы принялись создавать яйца, не прерываясь даже во время уроков. Когда нам все это надоело, инкубаторы были до отказа забиты утиными яйцами.
Мы рассчитывали, что в таком количестве материала обязательно обнаружится что-нибудь интересное, достойное доклада на Ярмарке. Кэндис не сможет тягаться с нами по объему данных для исследований. Так что мы утрем ей нос.
— Ну и в каком яйце какие гены?
— М-м, — замялась Меда.
Матушка Рэдд разглядывала ряды утиных яиц. Мы спрятали инкубаторы в пустующих стойлах, но не заметить свисающие с балок электрические кабели было невозможно.
— Нигде нет маркировки. — Она укоризненно зацокала языком, усмотрев нарушение процедуры.
— М-м, — вновь протянула Меда.
— Где управляющая переменная? Где лабораторный журнал?
Мы не осмелились даже промычать. Нам было стыдно. Я ждала вполне заслуженного выговора, однако Матушка Рэдд удивила нас.
— Пойдемте в дом. Хочу вас кое с кем познакомить.
Мы спустились с чердака и вслед за Матушкой Рэдд пошли через двор к дому. Очень хотелось выпалить: «Я вас предупреждала», — но я сдержалась.
Стром и Бола бросали на меня виноватые взгляды. Неважнецкие из нас ученые.
В зале мы увидели Кэндис и еще один кластер. Квинтет, лет тридцати, все мужчины. Один слушал Кэндис при помощи стетоскопа, второй выстукивал грудную клетку другой близняшки.
— Доктор Томасин. Познакомьтесь с Аполло.
Даже для такой большой комнаты четыре кластера — это чересчур, особенно если один из них септет. Мы прижались к стене, позволив Меде обменяться рукопожатием с интерфейсом доктора Томасина.
— Аполло Пападопулос! Рад познакомиться — у вас прекрасная родословная.
— Угу. Спасибо.
Кому какое дело до нашей родословной! Нас спроектировали, создали, а потом вырастили в яслях Минго. Насколько нам известно, наша родословная — результат того, что какие-то ученые в какой-то лаборатории смешали яйцеклетки и сперматозоиды.
— Я врач Кэндис. Она мое творение.
Некоторые из девочек Кэндис покраснели.
Для специалиста по генной инженерии он слишком молод. Наверное, очень способный, раз ему удалось создать септет.
Сравните его лицо с лицом Кэндис, передал Бола.
Теперь и я увидела то, на что обратил внимание Бола. Томасин был генетическим донором для Кэндис. Если бы она родилась естественным путем, его бы называли биологическим отцом.
Очень необычно. У нас нет ни отца, ни матери, однако мы прекрасно знаем, что означают эти понятия. Матушка Рэдд для нас скорее наставник, хоть и называется матерью.
— Поздравляю, — произнесла Меда.
— Спасибо.
Он повернулся к Матушке Рэдд и стал обсуждать какие-то подробности наносплайсинга, и мы выскользнули из комнаты. Кэндис увязалась за нами.
— Классный, правда?
— У тебя очень милый отец, — сказала Меда, прежде чем я успела остановить ее.
— Он мне не отец! Он мой врач.
— Ты похожа… Меда!
— Как твои утки? — спросила Меда.
— Думаю, они скоро должны вылупиться! — Бола заметил, что ответила другая Кэндис; вместе со сменой темы она меняла интерфейс. Нашим представителем при общении с другими кластерами всегда выступала Меда. — Я варьировала температуру и освещение, как будто яйца высиживает настоящая мать.
— Здорово, — сказала Меда.
— Знаешь, у нас была первая менструация. Вот почему приезжал доктор Томасин, — сообщила другая Кэндис. Интересно, сколько у нее интерфейсов?
— А… — Теперь пришла наша очередь покраснеть.
Я почувствовала замешательство Строма. Он отвернулся от Кэндис и стал смотреть на сарай в противоположном конце двора. У меня, Меды и Кванты уже были менструации. От этого никуда не денешься — как от поллюций и других неприятных моментов при половом созревании мальчиков и девочек. Тем не менее некоторые вещи не стоит обсуждать с посторонними.
