Откуда она взялась, эта уверенность, я не понимал, и это раздражало еще больше.
Натянув брюки, я почувствовал оттягивающую карман тяжесть и вспомнил монеты... Осмотрев и ощупав каждую, я снова ссыпал их в карман.
Челюсть у Павла Федоровича отвалилась, когда я, подняв его с постели, небрежно сунул ему под нос наугад вынутую из кармана монету. А когда я высыпал перед ним целую горсть, он икнул и схватил меня за плечо:
-Откуда?! Да ты понимаешь, что это такое?!
-Одевайся и пошли, - сказал я, и он, довольно удачно попадая в рукава, оделся, время от времени повторяя:
-Нет, ты ничего не понимаешь. Я таких даже и не видел! Это же уникумы... Половина, по крайней мере...
Несмотря на расспросы, я не сказал Павлу Федоровичу, откуда эти монеты. Мне вдруг захотелось проделать с ним тот же опыт, что проделал со мной вчера Жуков и увидеть свое вчерашнее выражение на физиономии Павла Федоровича, когда у него на глазах из земли начнут выскакивать монеты, как лягушки из лужи.
Когда мы прошли через весь парк и до нужной полянки оставалось несколько десятков шагов, из-за кустов послышалось урчание мотора. А через минуту мы стояли у довольно глубокого с ровными стенками рва, который трудолюбиво прогрызал поперек полянки желтый канавокопатель. Для чего - под фундамент ли новой биллиардной или другого крайне необходимого культурного учреждения - не знаю.
- Ну, в чем дело? - потянул меня за рукав Павел Федорович.
И мне ничего не оставалось сделать, как ткнуть рукой наугад под ближайший куст:
- Вот тут валялись...
Павел Федорович присел на корточки и, пошарив в траве, огорченно выпрямился.
-А знаешь, - вдруг вспомнил он, - я ведь тоже где-то здесь, - он осмотрелся, - нашел в прошлом году монету - талер Оигизмунда...
Конечно, здесь - уж это я знал точно. И так же точно я знал, что прохода, по которому вернулся домой Иван Жуков, больше не существовало. Тончайшее равновесие сопряженного времени рухнуло под трудолюбивым ножом канавокопателя. Единственное достоверное свидетельство истинности рассказа Ивана Жукова исчезло навсегда...
Иван советовал "не трепаться", потому, дескать, что все равно никто не поверит. Я никому и не рассказывал, но не только из опасения, что не поверят. Нужно было сначала самому разобраться, попытаться найти объяснение тому невероятному, что случилось с Иваном Жуковым.
Но даже когда где-то вдалеке забрезжило - нет, не объяснение, а догадка, только догадка, - я и не помышлял еще написать об этом странном случае. Все сложилось само собой. Года через. два я познакомился с Дмитрием Степановичем Колосовым и узнал историю ничуть не менее невероятную, чем жуковская. О находке Колосова я написал рассказ, который был напечатан в кишиневском журнале "Копры". Правда, рассказ в редакции снабдили подзаголовком "фантастический", хотя скорее его нужно было бы назвать документальным - я старался не отойти ни на шаг от известных мне фактов. Но это редакционное "уточнение" послужило неожиданным толчком, развеявшим посеянное Иваном сомнение: "Все равно не поверят". И я решил рассказать о случае с монтером Жуковым, уже по собственной инициативе поставив подзаголовок "фантастическая повесть".
Когда я начал работать над этой повестью, Жукова уже давно но было в нашем городке. Это в какой-то степени осложнило мою работу - многое, о чем я не успел его расспросить, теперь спросить было не у кого. Так что, если у читателя по ходу рассказа будут возникать вопросы, он должен знать, что те же вопросы возникали у меня. На многие из них я нашел ответ или, по крайней мере, пытался найти. Но об этом после. Сейчас же я хочу рассказать все известное мне о случившемся с Иваном Жуковым.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Тот, кто случайно оказался бы в этот душный июльский вечер на задворках городской маслобойки, мог, бы стать свидетелем некоторых событий, не вполне понятных на первый взгляд. Ну, во-первых, сквозь кое-как заколоченное окошко развалюхи, абсолютно незаслуженно именовавшейся "склад", явственно пробивался свет. Даже очень глупый или, скажем, пьяный вор не стал бы залезать в этот "склад", поскольку утиль куда лучшего качества и "в ассортименте" и в количестве можно было раздобыть на площадке Вторчермета, располагавшейся через дорогу. Так что случайный свидетель тут же отбросил бы эту мысль, тем более что ему наверняка пришло бы в голову куда более романтичное и даже страшное объяснение. И если бы испуганный этим страшным объяснением прохожий не убрался бы, поминутно оглядываясь, восвояси, а постоял, прислушиваясь, он получил бы еще одно подтверждение своей пугающей догадке. Потому что время от времени из развалюхи доносился свист. Кто-то, прятавшийся внутри, через относительно равные промежутки высвистывал фразу, в которой, несмотря на некоторую фальшь, можно было услышать: "Эх, яблочко, куда ты катишься?" Даже начинающему почитателю детективных романов, повестей и рассказов в один момент стало бы ясно, что этот свист не что иное как условный знак или, по научному выражаясь, пароль.
Свет в заброшенной развалюхе и художественный свист в той же развалюхе в столь поздний час - сочетание настолько недвусмысленное, что даже недоверчивый читатель тут же раскаялся бы в прошлых своих сомнениях относительно того, что вражеский диверсант может быть заброшен в населенный пункт Н. с целью выкрасть годовую отчетность местного ателье индпошива или подложить бомбу, скажем, как в данном случае, под сарай маслобойки.
И, поскольку общеизвестно, что даже самый завалящий шпион обязательно вооружен минимум бесшумным пистолетом, то мы, конечно, не вправе требовать от нашего случайного прохожего пытаться собственными силами выяснить, есть ли у свистуна в развалюхе такой пистолет или еще какая-нибудь штука похуже. Вероятно, происходившее в тот вечер в сарае маслобойки так и осталось бы тайной, если бы случайным прохожим не оказался заведующий танцплощадкой в бывшем Соборном парке, он же кассир и билетер, Вася Трошин. Васе было основательно за сорок, но благодаря постоянному общению с молодежью он сохранил такой признак молодости, как право называться не Василий Кондратьевич, а просто Вася. Вася был человек нелюбопытный, но подвыпивший, и поэтому свет в сарае принял как нечто само собой разумеющееся, решив, что свет горит в сторожке. А так как, во-первых, в кармане у него было полбутылки, а во-вторых, домой ему идти не хотелось ни с бутылкой, ни без, он решил заглянуть на огонек. А решив, зашагал напрямик через заросли чертополоха, вообразившего, что задний двор маслобойки отдан ему в полное владение, что, впрочем, так и было.
Дернув щелястую дверь, Вася удивился - заперто. Но не успел он ничего подумать, как звякнула щеколда и на пороге встал хорошо известный Васе, как и всему городку, электромонтер Иван Жуков, за глаза называвшийся в высшей степени остроумно - Жук.
