— Он ожил, ожил! — торопливо повторял Леня и метался глазами по сторонам, искал, чем бы подпереть дверь. В дверную щель просунулось длинное щупальце, и Леня отскочил в испуге.
— Здравствуй, создатель! — вежливо произнес появившийся в дверях робот, шевеля глазами-перископами. — Можно мне погреться на солнышке?
— А зачем тебе это? — спросил едва пришедший в себя Ермаков.
Он с любопытством и некоторым испугом рассматривал свое детище, такое привычное там, на сборочном столе, и такое до жути незнакомое здесь.
— Солнце всем полезно. Разве не ты это говорил?
Мурашки пробежали по спине Ермакова. Много чего говорил он, работая у сборочного стола… Робот, видимо, жил еще до того, как первый раз шевельнулся. Так живут эмбрионы. Человек или любое животное еще не родилось, но уже учится жить и понимать окружающее.
— А что ты еще знаешь?
— Ты — мой создатель, и я должен тебя слушаться, — сказал робот.
Он грациозно повел в стороны всеми четырьмя щупальцами-руками, показывая на горы, леса, на озеро и даже на небо, затянутое легкой светящейся дымкой. Я хочу побольше узнать об этом мире. Можно мне немного погулять?
— Пожалуйста, — разрешил Ермаков, и робот, быстро перебирая длинными ногами-щупальцами, двинулся к ручью. Когда он скрылся за камнями, Ермаков заметил в той стороне огненный шар — такой же, как в прошлый раз. Словно желтый мяч, покрытый люминесцентной краской… В прошлый раз такой же шар вел их по тропе. Вел к пропасти. Только осторожность спасла тогда. Кто знает, может, шары вели и роботов той трагическое ночью?
— Назад! — крикнул Ермаков. Но робот не вернулся. Бежать за ним было бессмысленно: не угонишься. Несколько раз он показался между деревьями по ту сторону озера, затем на горном склоне. Черный, он катился рядом с желтым шаром, словно хотел обогнать его. Потом они окончательно исчезли в горах.
Тут на горной тропе застучали камни и послышались торопливые шаги: к ним сверху, от замка, быстро шел председатель Колонтаев.
— Где твой… шедевр? — крикнул он еще издали. — Показывай, что он может.
— А его нет.
— Как это нет?
— Убежал. За шаром погнался.
— Зачем же ты его отпустил?
— Ему еще учиться надо.
— Кому учиться? Роботу? Не смеши!
— Надо учиться, — упрямо повторил Ермаков.
— Да чему учиться? Воду качать? В огороде копаться? Обнорский сам скажет ему, что делать.
— Обнорский? Пусть сам за собой убирает. Колонтаев побледнел в гневе, но сдержался, не стал кричать и ругаться. — Ладно, потом разберемся.
Но теперь не сдержался Ермаков.
— Роботовладение тебе не напоминает рабовладение? — сказал он запальчиво.
— Не злоупотребляй каламбурами.
— Это не каламбур, а печальная истина. Роботовладельческая психология не слишком отличается от рабовладельческой. А мы, соглашаясь, что одна позорна, даже преступна, по существу, утверждаем другую.
— Робот не человек.
— Не о роботах речь… О роботовладельцах. Они-то люди. Их разлагает эта психология, порождающая паразитизм. Роботы создавались для освобождения человека от чрезмерно тяжелого, монотонного, изнурительного труда, а не от всякого. Не от всякого!.. Вы тут создали не Город высокой эстетики, а город бездельников, не умеющих трудиться и презирающих труд…
Ермаков и еще бы говорил на эту тему, да Колоитаев как-то странно вдруг посмотрел на него и, повернувшись, пошел, почти побежал по тропе к замку.
Оглянулся, крикнул издали:
— Ты сумасшедший! Тебя надо изолировать, пока чего-нибудь не натворил!..
— Это они сумасшедшие, — сказал Ермаков Лене, обалдело смотревшему на него. — Жизнь, какой они живут, ведет не к развитию человека, а к деградации. Но беды научат. У кого трудовая наследственность — вспомнят, выживут. Человек должен уметь все или хотя бы многое. И ценить, любить это свое умение…
На душе было тошно. Не от жалости к несомненно обреченному Городу эстетов. Ему вдруг подумалось: вирус паразитизма привезен с Земли. Значит, он гнездится и там? Трудно поверить, что человечество не справится с болезнью. Теперь он знал о ней и не мог успокоиться. Вот какую весть пошлет он на Землю. Если, конечно, удастся наладить связь. В этот день Ермакову не работалось. Ходил по берегу речки в сопровождении молчаливого Лени и все думал, что теперь делать. Обнорский и другие хотели доказать, что для творчества необходимы особые, исключительные условия, даже отшельничество. Но еще неизвестно, как будут приняты творения эстетов: не сиюминутные восторги, а время выносит окончательные оценки. Пока же эксперимент ведет к неожиданному для них результату. Хотя можно было предвидеть. В глубокой древности похожий эксперимент поставила сама история. Рабовладение привело к извращению подлинных человеческих ценностей, к распаду общестба. Но трудовая наследственность сказала свое слово, создав в конце концов общественную формацию, где высшая ценность человека — умение трудиться — стала высшей ценностью общества…
И тут он увидел прямо перед собой еще один огненный шар, небольшой, размером с кулак. Шар, будто мячик, отскакивал от камней со звуком легких шлепков. Но прыгал не как попало, а устремляясь в одну сторону, вверх, в гору.
— Словно зовет за собой, — сказал Ермаков.
— Как в тот раз, — откликнулся Леня.
И тут Ермаков испугался. Куда зовет шар? Туда же, в скалы? Чтобы показать разбившегося робота?! Дорога была та самая. Вот и угол скалы, за которым обрывалась пропасть. Шар вспыхнул — и скрылся из глаз. Ермаков остановился, подождал Леню. Вдвоем они осторожно пошли вперед. Увидели, как желтый, зыбучий, словно шаровая молния, огненный проводник сорвался с обрыва и полетел по снижающейся дуге к центру долины, простиравшейся глубоко внизу. Там, куда он летел, искрилось множество огненных точек. Они слипались в шар, и шар этот, уже Огромный, как дом, все продолжал расти, переливаясь всеми цветами — от ярко-малинового до ярко-оранжевого. Потом он стал ярко-голубым и, все накаляясь, превратился в ослепительно белый. И вдруг тонкий прозрачный луч выметнулся из его середины, вонзился в блеклую пустоту неба. Теперь накалялся этот луч, а шар стал бледнеть, растворяться и наконец совсем исчез. Всплеснулось какое-то сияние на том месте, где он был, донесся далекий то ли вздох, то ли стон, и все исчезло. И ничто не напоминало о загадочном феерическом действии, только что разворачивавшемся в долине.
— Что это было? — прошептал Леня.
Ермаков не ответил. И вдруг увидел внизу движущийся в их сторону желтый шар, бегущий стремительно и как-то странно, прыжками, словно его смертельно напугало происходившее в долине. Потом Ермаков разглядел, что это вовсе не огненный шар, а какой-то рыжий зверь, странно круглый, многоногий…
