— А где малышка?
— Она еще спит. Она вот-вот проснется.
Но в этих словах не было нетерпения. Голоса звучали так, словно войны и разлуки более не было. Маргарет подняла с пола его шинель и повесила в шкаф. Она прошла на кухню посмотреть, как запекается мясо, а он один стал обходить комнаты, вспоминая и возвращаясь в свой дом. Она нашла его у детской колыбельки.
Она не видела его лица, да и не было в том нужды.
— Я думаю, что ее можно разбудить, — Маргарет откинула одеяльце и подняла на руки белый сверток. Веки девочки дрогнули и сонные карие глаза лениво открылись.
— Привет, — осторожно произнес Хэнк.
— Привет, — ответила девочка. Конечно, Мэгги писала ему, но самому услышать… Он повернулся к Маргарет.
— Она на самом деле…
— Конечно, она все может, дорогой, — но не это важно. Она может делать и все то, что делают самые обыкновенные глупые и даже отсталые дети. Посмотри, как мы ползаем!
Маргарет перенесла девочку на большую кровать.
Несколько секунд Генриетта лежала смирно и с опаской смотрела на родителей.
— Ползти? — спросила она, наконец.
— Конечно. Твой папа никогда этого не видел.
— Тогда поверни меня на животик, — сказала девочка.
— Ой, конечно же! — Маргарет перевернула девочку на живот.
— В чем дело? — спросил Хэнк. Голос его звучал обычно, ровно, но в нем появился полутон, который изменил атмосферу в комнате. — Я думал, что они сами переворачиваются.
Маргарет не заметила перемены в тоне Хэнка.
— Этот ребенок, — сказала она, — делает то, что пожелает.
Глаза Хэнка помягчели, когда он увидел, как его дочка ползет по кровати.
— Ах, ты хитрюга! — засмеялся он. — Знаешь, на кого она похожа? Ты когда-нибудь видела бег в мешках, что устраивают на пикниках? Да развяжи ты ей руки!
Он наклонился, чтобы развязать бант, которым мешок был завязан на ее шее.
— Я сама, милый, — сказала Маргарет.
— Не упрямься, Мэгги, — возразил Хэнк. — У тебя это первый ребенок, а у меня было пять младших братьев.
Он развязал бант и хотел вытащить наружу ручку.
— Давай, не упрямься, — приговаривал он. — А то все подумают, что ты червячок, а не девочка, которая уже скоро будет ходить.
Маргарет стояла рядом и улыбалась.
— Скоро ты услышишь, как она поет, — произнесла она.
Его пальцы потянулись погладить плечо девочки, но вдруг он понял, что руки у нее нет — под кожей плеча он почувствовал мышцы, которыми ребенок пытался помочь себе ползти.
Его жена стояла рядом и говорила:
— Она уже научилась петь «Джингл-беллз».
Левой рукой он провел по другому боку и дальше туда, где должна была быть нога…
— Мэгги, — сказал он, убирая руки. В горле его пересохло. Он говорил очень медленно. Голова кружилась, но он должен был спросить, чтобы не счесть себя сумасшедшим.
— Мэгги… почему ты… почему ты мне не сказала?
— Что сказать тебе, милый? — голос ее звучал, как извечно звучит голос женщины, которой приходится объяснять мужу какую-то элементарную истину.
Неожиданная вспышка ее смеха прозвучала естественно и обычно:
— Неужели она мокрая? А я и не заметила?
Она не заметила.
Он гладил тело дочки — нежное, маленькое тело, лишенное конечностей. О Боже! О всемогущий Боже! — Его голова затряслась и мышцы гортани сжались в неудержимом пароксизме истерии… он не мог отнять ладонь от тела дочки… О, БОЖЕ!
ОНА НЕ ХОЧЕТ ВИДЕТЬ…
