Добычи еще хватало - но следовало уходить.
Сам он мог оставаться долго - медленный яд Тлена не приносил настоящей опасности, - но слабым, хрупким Существам, искоркам разума, оставаться означало - угаснуть. Гроук давно, в считанные дни, освоил их примитивный язык и объяснял, насколько это было возможно для существ, не понимающих связи времен и событий, опасность; его понимали - и ничего не изменялось. Странный, слабый разум - все время порождает новые сущности, неожиданные и нелепые объяснения. Не видят, не способны увидеть действительность только миражи, не понимают ни прошлого, ни будущего - только смена миражей, хроники, разворачивающиеся по выдумываемым и тут же забываемым законам. Слабый, больной разум, все время на самой грани ухода в цветную животную бессознательность - и вдруг внезапные подъемы, сотворение миражей, на мгновение завораживающих даже могучего рэбба.
Гроук пытался рассказать _истину_, передать хотя бы часть великого знания, накопленного двумя тысячами Гроуков - и убеждался, что единое знание распадается, становится словами, в которых с каждым днем все меньше смысла, или (чаще) деталями, составными частями, украшением очередных миражей. И все же Освобождение происходило, происходил пусть неточный, но близкий резонанс разумов, спасительный для Гроука; и чувствовал он, что не может уйти, оставить частичку разума, частичку себя вымирать здесь, на краю болот. Наверное, неточный резонанс, нелепое, ни с кем из рэббов не бывалое Освобождение, а может, и влияние Тлена подействовали - Гроуку все чаще приходило в голову, что Голыши должны не просто выжить - они должны прийти в мир. Есть что-то большое в причудливых миражах их душ, в преломлении знаний от одного к другому, третьему, сотому и от поколения к поколению - большее, чем строгий и бездонный разум рэббов постиг и запечатлел.
И, может, Закон сильных - не единственный я не лучший закон, и все точные знания и связи, хроника действительности, накопленная рэббами, намного более сложная, чем возможно передать звучащей речью - еще далеко не все, и хроника миражей в конечном - итоге столь же близка к истине или столь же бесконечно далека от нее? А значит, мир этот, могучими руками рэббов превращенный в пригодный для жизни слабых - им и должен принадлежать?
Клочки и сгустки тумана, насыщенного Тленом, подползали к пещерам и хижинам, к обиталищам Голышей, стекающихся в долину под защиту рэбба. Оставаться - угаснуть... Гроук вслушивался в слабые голоса, всматривался в уродливые маленькие лица... Привязанность, смешная, незнакомая привязанность, потребность сильного в слабом, мудрого - в доверчивом... И когда Голыши в очередной раз согласились, что да, немедленно надо уходить, и в очередной раз не двинулись с места, Гроук решился.
Там, где разум бессилен, действуют воля и страх. Он повелел - и ни отступить, ни ослушаться они не могли.
Подчиняясь его воле, они шли и шли по мелководьям, по краю топей, по каменистым осыпям, вброд через малые речушки и вплавь - через большие, по торфяникам и бесконечным болотам. Все шли, все ветви, все племена, все искры разума, все, кто обитал, кто вымирал, едва родившись, в долине.
Больных и слабых несли на звериных шкурах, вчетвером или вшестером так слабы Голыши. Младенцы висели за спинами и на руках матерей, и пили материнское молоко прямо на ходу. Все шли, и только за мертвыми навсегда смыкалась черная топь. Мертвые оставались - а живых становилось больше. И на каждой стоянке и даже в пути Гроук говорил и повторял, говорил все, что удавалось выразить на их языке, об окружающем мире и о мире, куда они обязательно придут. И каждый раз Гроук чувствовал очередную ступень Освобождения, и знал, что теперь сможет долго и спокойно существовать на Свободных землях.
Стоянки сворачивались, живые наскоро прощались с теми, кто уже не продолжит Путь, и уходили, подчиняясь привычно воле Гроука - или уже просто привычке...
Ветра совершали свой извечный круговорот, дожди проливались на склоненные головы, рождались и вырастали дети, и вот уже всем казалась жизнь вечной дорогой к неведомому миру из мира, ставшего запретным и потому особенно прекрасным.
И когда кончились болота, когда позади остались леса и горы, когда совсем выветрился запах Тлена, а впереди раскрылись Свободные земли и за ними - океан, племена просто не могли уже остановиться. Они продолжали путь, уходили вглубь Свободных земель, туда, где бродят непуганые стада, где живут гордые звери и где доживают свой век старые рэббы, освобожденные от памяти и сострадания.
И Гроук кричал вослед уходящим:
- Никогда не возвращайтесь!
Он выбрал для себя небольшое плоскогорье, поросшее мелколесьем и сочной травой. Стада копытных, легкая добыча даже для очень старого рэбба, бродили от ручья к ручью. А вдали синел океан. Отсюда, с высоты, Гроук видел блуждающие дымы кочевий и неподвижные - селений. А в конце жизни паруса первых мореходов. Здесь, на неприступном - сделанном им неприступным, - плоскогорье он и умер, и кости его растворили дожди тысячелетий, а народы забыли и исказили его облик и слова...
