Места были знакомые. Летом тут хорошо - большой тенистый сквер, спортплощадка, и в отдалении приземистые, старой постройки дома. Однако сейчас всё гляделось довольно мрачно. Редкие фонари давали света ровно столько, чтобы отличить древесные стволы от снега. Свежего, хрусткого снега, ещё не помеченного здешними собаками.
Куртку, ту самую, "на рыбьем меху", с него сорвали сразу же, ещё в машине. Кинули куда-то на переднее сидение. Двое коренастых парней водитель и тот, что сидел с ним рядом, взяли его за локти, а третий, тощий и жилистый, пошлёпал через дорогу вперёд, к скверику. Махнул оттуда рукой давайте, мол.
Сопротивляться было бесполезно. Тем более, очки слетели сразу же, а без них мир сделался рыхлым и каким-то нереальным. Несмотря на бодрящий, казалось бы, мороз, у него закружилась голова и перед глазами поплыли радужные пятна. То ли звёзды, то ли новогодние игрушке на ёлке. Как радовался тогда трёхлетний Димка, как рвался развешивать золотые шары и серебряные бутафорские конфеты...
Время куда-то провалилось, ускользнуло из-под ног - и тут он обнаружил себя прислонённым к шершавому (ощущалось лопатками даже сквозь свитер) стволу. Вспыхнул мутный огонёк - жилистый щёлкнул зажигалкой.
- Вот, физик, - начал он, - это у нас эксперимент будет. Насколько сильно любит тебя твой Бог. Давайте, пацаны, принайтуйте его. Собственным же ремешком.
Тут же грубые руки скользнули ему под свитер, деловито завозились. Резкое движение - и брюки ослабли, хотя и держались кое-как на тощих бёдрах. А запястья, захлёстнутые ремнём, завели за спину и рванули вверх.
- Во, - одобрил жилистый, - и к стволу. Хороший ремешок, крепкий. Медведя выдержит.
- Ноги бы ещё, - озабоченно заметил тот, что всю дорогу горбился на переднем сидении.
- Да хрен с ними, - жилистый махнул рукой с зажигалкой, и рыжий огонёк прочертил в тёмном воздухе дугу. - Пускай попляшет. Никуда не денется.
Накатила дурнота, радужное мелькание перед глазами усилилось. Но что странно - не ощущался мороз. То есть это пока, понимал Михаил Николаевич. Потом схлынет возбуждение, и холод возьмёт своё. Если только раньше не случится чего похуже.
Внутри было горько. Ничего не осталось от рождественской радости. Разбилась, как хрупкая елочная игрушка. Дзинькнула на паркетном полу, и сейчас же заревел Димка, захлопотала над ним Люся... Конечно, он вновь и вновь читал Иисусову молитву, но чувствовал - без толку. А ведь что-то такое кольнуло душу, едва сел в гостеприимный джип. Бежать надо было, бежать без оглядки... Хм... С его-то сердцем. Он ведь и до метро добежать не успел. Господи, Иисусе Христе, ну сделай же Ты хоть что-нибудь! Воссия мирови свет разума!
Было темно и глухо. Три чёрных тени кривлялись перед ним на снегу. Подпрыгивали, отгоняя подбирающийся холод, их обладатели.
- Ну так вот, физик, - жилистый поднёс ему зажигалку почти к глазам. Типа богословский эксперимент. Спасёт тебя твой Христос, или как? Ты не бойся, мы тебя гвоздями прибивать не будем, нету гвоздей. Так повиси. А мы поедем. Ты же веришь в Него? Ты ж Его любишь? Ну вот Он тебя и выручит. Уж не знаю как. Типа там огненная колесница, или ангелы... как там у вас полагается? А если нет... значит, и Бога никакого нет, значит, фигня. Зато послужишь науке. Ты ж ученый, да?
Раздалось невнятное бульканье. Михаил Николаевич непроизвольно скосил глаза. Один из парней согнулся пополам и деловито, с чувством блевал на синевато-черный снег.
- Ребята... - слова замерзали в горле, слова были тусклыми и шершавыми. - Ну зачем вы так? Ну ладно, ну не верите вы в Бога, но хоть что-то же должно у вас быть? Ну не по-людски же. Замерзну же! У меня жена-инвалид, пропадёт без меня...
- А как же Бог? - вкрадчиво возразил жилистый. - Ты ж сам языком болтал, типа всё во власти Божьей. Типа или Он тебя выручит, или это тебе неполезно. Так? Ну вот пускай Он и решает. Мы тут, выходит, и не при чём. Звиняй, физик.
Михаил Николаевич не нашёлся, что ответить. Марина так и не легла... и не ляжет... Телефон не работает... А его нет и нет. Разве что соседка заскочит? Если, конечно, Марина сумеет ей открыть. Если раньше не случится приступ... Господи, ну за что же, за что?!
Если бы он молчал! Если бы не поучал столь самоуверенно этих новых людей, хозяев жизни... Нет же, проповедовать начал... И если бы тогда... двадцать лет назад... Гордыня, всё та же липкая, проникающая во все поры гордыня.
- Ребята... - просипел он. - Ну пожалейте.... отпустите...
- Это легко, - жилистый, наверное, опять улыбался, но зажигалку он уже погасил, и в нахлынувшей тьме не было видно. - Ты вот только признай, что никакого такого Бога нет и не было, что фигня это, сказки для лохов. И мы тебя тут же в тёплую машину и прямо до родного подъезда. И бабла отслюним, за моральный ущерб. Ну как, физик?
А как физик? Что делать-то? Господи! Ну подскажи! Марина же... Одна же... А потом покаяться. Всё честно рассказать отцу Александру. Сто поклонов в день, целый год. Ежедневно акафист Иисусу Сладчайшему... Господь милосерд... "Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не спасёшься"... Такой вот манёвр... Проще надо быть. Ближе к реальности. Разбился ёлочный шарик - плевать, новый купим. А маленький Димка рыдал, в ужасе глядя на золотистые осколки... Рыдал так, будто разбилась вся жизнь, и не собрать уже, не склеить, не купить.
- Нет, - вылетело из заиндевевших губ. - Уходите, ребята.
Он понимал, глядя на удаляющиеся тени, что надо бы сейчас молиться за эти заблудшие души. "Ибо не ведают, что творят". Но не получалось - мешал холод. Ослепительный, равнодушный холод. Такой же равнодушный, как высокие звёзды. "В нем бо звездам служащие... звездою учахуся..." Не согревал рождественский тропарь, и небо с каждой минутой становилось всё темнее.
Хотя куда уж дальше?
4.
- Ну и что теперь? - буркнул Костыль, не отрывая взгляда от заметённого шоссе. Машин на трассе почти не встречалось, можно было гнать от души, но как-то не хотелось сейчас скорости.
- А чего? - хмыкнул сзади Репей. - Не ссы, всё в мазу. Место там глухое, до утра никто не появится. На нас не покатят. Первый раз замуж, что ли? Никто копать не будет, он тебе что - депутат? Телезвезда? Даже, прикинь, не журналюга, препод занюханный. Кому он на фиг сдался?
- Классно прикололись, - подал булькающий голос Шуряк. Похоже, там, в скверике, из него не всё содержимое вытекло. Как бы не продолжил... Впрочем, пусть об этом у Репья голова болит, его же тачка. Тоже вот, сколько понтов было! А ведь и десятилетней давности, и латанная сто раз... Зато "чероки", зато как у больших...
- Не, - наставительно заявил Репей, - это круче. Это настоящий эксперимент. Как в лучших лабораториях Оксфорда!
Слова-то какие знает! Впрочем, Репей всегда любил под солидного косить. Газеты даже читал под настроение. Вслух, с интонациями.
