3.
Если бы существовала машина, способная двигаться и в пространстве, и во времени, мы могли бы присутствовать на торжественных празднествах в честь рождения первенца в старинной самурайской семье. Это произошло в городе Урава, префектура Сайтама, за шестьдесят лет до описываемых событий. Впоследствии новорожденного будут именовать профессором Дзиро Накамура.
Урава - город, где родился Дзиро Накамура, располагался неподалеку от Токио и славился изящными храмами, хорошими поэтами и резиденциями древних самурайских семейств.
Отец Дзиро Накамура доводился дальним родственником последнему сегуну, но в буржуазную революцию 1867-1868 гг. выступил против правительства династии Токугава, просуществовавшей к тому времени уже более трехсот лет.
Накамура-старший был тогда относительно молодым человеком, но выбор сделал правильный - Япония по-своему, сквозь рогатки феодализма, шла к формированию нового общественно-экономического строя.
Потомок древнего рода, отец Дзиро Накамура занял в буржуазно-помещичьем блоке, захватившем власть, прочное положение. До рождения сына он активно участвовал в политической жизни страны, а затем, ближе к японо-китайской войне, занял руководящий пост в одной из крупнейших промышленных корпораций.
У него родилось еще двое детей, но больше других он любил первенца Дзиро.
Мальчику была предоставлена широкая возможность для овладения разнообразными знаниями. Его опекали толковые наставники, но выглядел он в детстве несколько болезненным, был нелюдим, оживлялся лишь при встречах с отцом и поразил всех в пятилетнем возрасте, когда, разорвав пополам лягушку, серьезно объяснил взрослым, что хотел узнать, почему она прыгает.
Когда Дзиро подрос, любимым его занятием стала рыбная ловля, а потом и охота на морского зверя. С необъяснимым любопытством и тщательностью он постоянно рассматривал внутренности своей добычи, словно искал ответы на свои еще неосознанные вопросы...
В девятьсот пятом году Дзиро Накамура - студентбиолог Токийского университета. А с последнего курса он, неожиданно для всех, уходит добровольцем в действующую армию - тогда шла война с Россией.
Его направили, было, в полевые лекари, но Дзиро ответил, что бросил скальпель, чтобы держать оружие, и потребовал отправить его на передовую.
О храбрости этого добровольца рассказывали легенды, но, понижая голос, добавляли, что лучше держаться от него подальше. Он страшен в своей храбрости, в своем диком фанатизме...
В университет Дзиро Накамура вернулся через полгода после войны. Он стал еще более худым, скулы заострились, из-под век тяжелым холодным блеском горели глаза.
Наград, а их было немало, лейтенант запаса Дзиро Накамура не носил.
Как голодный на рис, набросился Накамура на учебу. Окончив университет, он продолжал работать в лаборатории профессора Китазато. Но в чем-то они не поладили, и Накамура ушел. Вскоре он исчез из Токио. Вновь возник Накамура в двадцатых годах. Он опубликовал ряд работ по микробиологии в Америке, появились его статьи и в японской научной печати. Дзиро Накамура с блеском защитил диссертацию и стал работать в Токио в первоклассно оборудованной собственной лаборатории. Одновременно он читал курс микробиологии в университете и вскоре получил профессорское звание.
Когда "доблестная императорская армия" высадилась в Маньчжурии, Накамура уже стал известным специалистом в своей области. Лаборатория его была весьма обширной и прекрасно оснащенной. Все относили это за счет наследства, которое осталось после отца. Но дело обстояло иначе. Деньги профессор Накамура, в обстановке строжайшей секретности, получал от военного ведомства. Такой же тайной была окружена и его подлинная деятельность.
4.
Тревогу подняли на следующий день после гибели "Имандры". Последняя диспетчерская радиограмма с парохода была принята в 12 часов 30 минут. Через два часа "Имандра" уже лежала на дне океана, разорванная пополам.
Дежурный диспетчер Владивостокского морского торгового порта Марина Попова записала в журнале:
"Имандра" не вышла на связь.
Утром, 19 июля, этот факт отмечался в сводке для начальника Дальневосточного пароходства. В течение сорока восьми часов опытные радисты Центральной радиостанции обшаривали эфир, отыскивая в хаосе звуков четыре буквы "У-Т-И-Г" - позывные "Имандры". Затем в поиски включились все судовые радиостанции и военные корабли Тихоокеанского флота.
Двадцатого июля главный диспетчер доложил:
"Имандра" молчит.
- Могла выйти из строя рация, - тихо, словно для себя, произнес начальник пароходства.
- Да нет, Василий Иванович, рация новая, - сказал начальник отдела связи, - и потом, ведь у них есть аварийный передатчик.
- Послезавтра они должны быть в Петропавловске, - сказал главный диспетчер. - Подождем...
5.
Совершенно секретно, государственной важности
Начальнику II спецотдела штаба императорского военно-морского флота
копия: Начальнику военной лаборатории "Оба" профессору Дзиро Накамура.
С глубочайшим удовлетворением информирую уважаемых лиц о том, что новое оружие, обозначенное в переданном мне циркуляре кодовым словом "фуэ", оправдало все ожидания. Я имел личное удовольствие наблюдать его действие при ликвидации советского парохода "Имандра", затонувшего со всем экипажем. Поздравляю всех вас с успехом, и да послужит он прославлению в тысячелетиях нашей несравненной Страны Восходящего Солнца и Великого императора!
Искренне склоняющий голову
Мицуеси Набунага,
капитан флота его императорского
величества, начальник группы "Тэтта".
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Резидент абвера
1.
Таня стояла к нему спиной, закрывая собою солнце, и он видел темный ее силуэт, врезанный в сине-желтое небо. Степан хотел, чтоб она повернулась, и почему-то боялся этого. И очень хотелось пить.
Желтого в небе становилось все меньше, приливали холодные краски, дрогнула и повернулась Таня, и Степан не увидел за нею солнца.
Теперь это уже не пугало, теперь он видел ее глаза и ощутил на губах край чашки - чашку протягивала ему Таня. Она сказала Степану, что это чай и его надо выпить поскорее, Степан жадно хлебнул, и упал в горло глоток соленой воды.
Звякнула и рассыпалась на части упавшая на землю чашка.
"Зачем она так?" - горько подумал Степан о Тане, но Таня исчезла. Теперь он ел горячие пирожки с мясом и досадовал, что в них много перца...
Внезапно он почувствовал, как поднимают его чьи-то руки, зеленое исчезло, синего тоже не было больше, только глухие человеческие голоса ударяли в застывшее сознание, бессильно отступали, не могли проникнуть и снова, как мухи, бились об оконное стекло, закрывшее Степанов мозг от внешнего мира.
