Нет, я ничего не изменил в обстановке, вещи, перевезенные мной, не заняли много места, к тому же я постарался сделать их присутствие незаметным, так что лишь внимательный взгляд заметил бы происшедшие перемены, лишь мой взгляд - ведь гостей у меня не предвиделось.
Впрочем, в первые недели я и сам чувствовал себя гостем, пусть желанным, но все-таки гостем. И, чтобы избавиться поскорее от не слишком приятных ощущений, принялся разбирать оставшиеся от отца бумаги.
Я уже поминал, что постоянно чувствовал необходимость поближе познакомиться с ним, и вот сама судьба давала мне - пускай, столь печальным способом, - давно желанную возможность. Сразу после окончательного переезда, когда все текущие дела были переделаны, и появилось немного свободного времени, я немедленно приступил к поиску весточек, которые могли остаться от отца.
То немногое, что мне стало известно после прочтения завещания, - а это, в свою очередь, намного превосходило все, что я знал об отце до тех пор, ныне стремительно пополнялось новыми подробностями. Порой я понуждал остановить себя, дабы перевести дух и не слишком спешить со скоропалительными выводами.
Мне с самого начала было известно, что отец, вскоре после торопливого ухода от нас, вновь женился. И я, разбирая пожелтевшие бумаги и старые газетные вырезки, большею частью объявления купли-продажи, которые находил запрятанными то в одном месте, то в другом, надеялся отыскать среди открывавшегося множества хотя бы одну фотографию его невесты, супруги, один их семейный снимок. Раз стены и полки квартиры не украшала ни одна фотокарточка, я предположил, что отец мой из сентиментальных соображений убрал все поглубже в ящики и доставал изредка, в минуты душевного неспокойства. Или старался не доставать вовсе, я помнил, что после шести лет замужества его супруга как-то неожиданно покинула отца. Хотя, почему, неожиданно? - ведь мне не была известна история их взаимоотношений, да и разве не сам отец в прежнее время....
Мои розыски не дали никаких результатов. Все найденные снимки, были очень старые, самые поздние - десятилетней давности, сделанные, по большей части, во время застолий и празднеств. Отца я не узнавал на них, мое сердце, вопреки ожиданию, молчало. Лишь сопоставив фото с карточкой, вклеенной в паспорт, я смог найти своего отца среди других незнакомых мне лиц, вычленить из круга друзей и знакомых и лишь таким образом признать. Среди часто повторяющихся лиц были и женские, но ни одна из представительниц прекрасного пола не составляла на них компании отцу, значительно позже я выяснил, что все они были чужды ему, и вместе их связывал общий круг знакомств, знакомые служили неким передаточным звеном, позволявшим при встрече перебрасываться дежурными фразами о здоровье и близких в течение нескольких минут.
Ее: жены, невесты - на снимках не было. Сознательно? - пока я не мог ответить на этот вопрос.
До тех пор, пока случайно не наткнулся на дневник, - по крайней мере, так следовало называть старую тетрадку формата А4 в 96 листов, заполненную летящим почерком, до сладкой жути напоминавшим мой собственный. Первые записи были сделаны давно и велись нерегулярно, редкие даты, коими озаглавливались новые заметки, отстояли по времени иной раз на полгода и больше. Видно, отец, как и я сам, не был приспособлен к регулярному излиянию мыслей на бумагу, он доверял ей лишь в минуты крайней необходимости, когда иного способа выразить себя уже не находил. В свое время я сам неоднократно начинал и бросал писать дневники, в этом плане отец оказался настойчивей меня. Возможно, в том помогла обретенная им свобода, ведь записи начались по прошествии двух лет с момента его ухода.
Последние листы в тетради, заполненные разными ручками, не были датированы вовсе, кроме последней записи, но уже по тому, как изменился почерк отца, превратившись из твердого, угловатого, резкого, в слабый, по-старчески плавный и хромающий, видно было, что на заполнение тетради ушли не года - десятилетия. И отец, я только сейчас подумал об этом, - надо же, только сейчас, - успел превратиться из молодого человека в... - я взглянул на крайнюю дату, - сколько же ему было лет? - да, почти в пенсионера. До выхода на заслуженный отдых ему оставалось всего ничего, два года.
Я впервые подумал о нем, как о старике. Эта мысль буквально потрясла меня. Я отложил дневник в сторону и долго сидел, глядя перед собой на настенный ковер, изображающий шишкинских медведей, но не замечал его.
В тот день мне был странный посетитель. Вернее, посетительница, соседка из квартиры напротив. Должно быть, она заметила, что опустевшая квартира вновь стала обитаемой и решила поинтересоваться, что да как. О моем существовании она, конечно, не слышала. Но и не удивилась, видно, за долгую жизнь, а было ей за шестьдесят, приучила себя ко всякому, вот и мои откровения приняла как должное.
Она не представилась и сама не спросила моего имени. Поинтересовалась лишь, как мне здесь живется и, поскольку постольку разговор зашел об отце, сразу всплыла и авария.
- Павел Андреевич человеком был осторожным и рассудительным, говорила она, пальцами автоматически разглаживая выцветший халат на коленях. - Я узнала, так поверить не могла. Все это на него совсем не похоже, совсем. Да и потом, - продолжила она, понизив голос, - что ему понадобилось на той стороне улицы, вот что я в толк не возьму. Я ведь и виделась с ним на выходе из квартиры, сама ведро выносила, а тут Павел Андреевич как раз пройтись собрался. Он мне так и сказал: до магазина и обратно, а вон он, магазин, в соседнем доме, до улицы ему в противоположную сторону идти надо было. А Павел Андреевич всегда в этом магазине отоваривался, да еще в одно и тоже время, как по часам. Все продавщицы это знали, еще шутили, помнится, по этому поводу. Очень, дескать, упорядоченную жизнь ведете.
Услышав эти слова, я невольно вздрогнул.
- А тут ведь как нарочно случилось, - продолжала соседка. - И пошел он часа на два позже обычного. И будто бес его какой толкнул в другую сторону пойти. Так получилось, что я, - на мгновение она замялась, - что мне необходимо было пойти тоже к остановке.... Ну и увидела.
Она содрогнулась всем телом и пробормотала чуть слышно: "ужасно, ужасно". Помолчала, но не в силах остановиться, заговорила вновь:
- Все, кто в этот момент на остановке стоял, все потом в один голос говорила: стоял человек на переходе, ждал просвета в потоке машин. Задумался вроде как или все решиться перебежать не мог, хотя не так уж и часто автомобили шли. Да ведь темно еще было, одни фары и видны. Потом спохватился внезапно и побежал. Побежал, понимаете... и как нарочно....
Посидев еще недолго и отказавшись от чая, соседка засобиралась. Напомнила еще раз, если что не так, чтоб непременно обращался к ней. И ушла.
