Зачем, зачем он здесь, в этом овраге, пронизываемом кинжальным ветром? А ему ведь нельзя переохлаждаться. Почки. Перед самой войной доктор Буш так и сказал: "Ваши почки, Отто, в ваших руках". Не бог весть какая шутка, но обаяние доктора придало ей особую теплоту и доброжелательность. Они посмеялись, потом выпили по рюмочке коньяку. Да...
Шульц зябко поежился. Из-за этих варваров можно заработать обострение нефрита. В груди полыхнул гнев. Он выпучил глаза и заорал:
- За нарушение приказа - расстрел! Понятно, болваны?!
И вдруг, как удар, презрительный взгляд ясных глаз. "Будто мысли читает", - промелькнуло в голове. Шульц вздрогнул и отвел глаза в сторону. Но это была минутная слабость. Отто Шульц быстро взял себя в руки. Он, преподаватель права Боннского университета, не имеет права малодушничать! Ха-ха! Каков каламбур!
Шульц с достоинством вскинул голову и, указав на обнаглевшего пленного, приказал:
- К медикам!
Так Иван попал в медицинский барак во второй раз.
И была деревянная кушетка, покрытая несвежей простыней. И были дрожащие руки Вирхова, и мутное облачко крови в шприце, наполненном желтоватой жидкостью. А потом был огонь, испепеляющий каждую клеточку мозга. Его, потерявшего сознание, вбросили в барак, и заботливые руки товарищей уложили бредящего Ивана на нары. Он метался, сознание лишь на короткие минуты возвращалось к нему, и тогда Иван говорил. Ему казалось, что говорит он громко и отчетливо, как на уроке, но с пересохших губ срывался шепот, подобный шороху:
- Ребята! Товарищи! Мы!.. Им надо помешать... Не говорите правды, как вы себя чувствуете... Все говорите наоборот... Сорвем их эксперименты.
Тьма, накатывающаяся на него, вдруг соткалась в лицо Вирхова. Скаля в улыбке гнилые зубы, тот говорил:
- Все в мире движется от порядка к хаосу. Энтропия возрастает. Согласен, физик? И если есть бог-создатель, он должен существовать в обратном потоке времени - именно в этом направлении порядок возрастает. А как тебе нравится высказывание: "Бог - есть минус время"? Мы здесь создадим сверхчеловека, равного богу по возможностям, и он будет существовать в...
Он не закончил фразу, а, скорчив гримасу, захохотал. Казалось, мимическая мускулатура его работает не сама, а это корчится и судорожно дергается тьма.
Иван присмотрелся и увидел, что к лицу Вирхова идут ниточки, за которые дергал кто-то, на кого он сразу не обратил внимания. Иван посмотрел снова и содрогнулся, узнав Лауэра в жуткой фигуре с костлявым бледным лицом и мертвыми глазами.
Иван беззвучно закричал, и все исчезло. Единственно, что теперь ощущал Иван и что связывало его с окружающим миром, - глухие и частые удары сердца, от которых содрогалась грудная клетка и взлетала тупая боль в висках.
Вечером, сразу же после того, как Иван очнулся, распахнулась дверь, и охранник гаркнул в темноту:
- Выходи!
Иван сбросил с нар тяжелые ноги, рывком встал, и тут вздыбившийся пол больно ударил его в грудь. Все вокруг медленно вращалось вокруг оси, которой было тело Ивана. Его затошнило.
Охранники подхватили пленного под руки и поволокли к медицинскому бараку. Снег еще не сгладил неровности, и подметки хлопали, задевая за комья мерзлой земли.
И снова укол, внимательные глаза Лауэра, его жесткие пальцы на запястье. На этот раз Иван не потерял сознания.
Вкрадчивый голос Лауэра:
- Как вы себя чувствуете?
- Слабость. Небольшая слабость. Это от недоедания. А в общем - неплохо.
- Рад, - Лауэр доброжелательно похлопал его до плечу. - А в отношении питания мы решим с начальником лагеря. В ближайшее время.
В барак Иван возвращался самостоятельно, но дверь нашел не сразу. Наконец он ввалился в угольную черноту барака, наполненную тяжелым дыханием, надсадным кашлем, стонами и громким урчанием пустых желудков. Иван навзничь упал на нары и минуту лежал, отдыхая, потом повернул голову набок и спросил в темноту:
- Федя, отвечали, как договорились?
- Конечно, - тихо отозвался сосед.
Утром Ивану сделали третий укол, который он перенес совсем легко. После инъекции несколько часов мучила головная боль, она прошла, и осталась только слабость. Впрочем, такое состояние давно стало привычным.
Паек, несмотря на заверения Лауэра, не увеличивали, а напротив, уменьшали. Приступы слабости с каждым днем случались все чаще, протекали тяжелее. И тогда казалось, что все вокруг видишь сквозь дрожащий слой желтой воды.
У людей начали пухнуть ноги, а под глазами повисли желтовато-серые водянистые мешочки. Иван знал: еще несколько дней, и кожа на ногах будет лопаться, он видел такое. Сквозь трещины сочится желтоватая жидкость. А еще позже пленные превратятся в живые мумии, лишенные своей воли, чувств, мыслей. На лагерном жаргоне их называли "мусульманами". Даже в крематорий "мусульмане" направлялись сами, автоматически повинуясь приказу. Охранники им не требовались.
Поздно вечером Иван крадучись вышел из барака. Было тихо. Беззвучно и яростно полыхали звезды на черном небе. Охранник на вышке закутался в полушубок и, прокляв все на свете, задремал.
Иван, стараясь ступать бесшумно, направился к проволоке: туда, где стена оврага была наиболее пологой. Он еще не знал, что будет делать. Точно знал одно: надо перебраться на ту сторону, надо достать продуктов. Достать во что бы то ни стало. Иначе - всем смерть!
Он шел, вытянув руки, пока пальцы его не наткнулись на колючую проволоку. Если бы кусачки! До утра никто бы ничего не заметил. А может, попытаться оттянуть проволоку кверху, зацепить за верхний ряд? Тогда удастся пролезть под ней. Туго натянутая проволока больно колола пальцы и не поддавалась.
Что же делать? Что?! Рядом, в двух шагах - свобода! Свобода!!! Слово это приобрело огромный, всеобъемлющий смысл, равноценный понятию "жизнь".
Иван сделал шаг. Сердце взрывалось частыми ударами, пересохшие губы жадно хватали раскаленный морозом воздух. Вырваться во что бы то ни стало! Вперед!!!
Иван сделал еще один шаг и, не удержавшись на ослабевших ногах, упал на пушистый незатоптанный снег.
Он был за проволокой.
Свершилось! Свобода! Теперь побыстрее отсюда, чтобы его не заметили, не вернули.
Когда он отошел от проволоки, ему стало по-настоящему, как никогда, дурно. Он представил себе, что случилось бы, если бы все стало на свои места, когда несколько рядов проволоки еще пронизывали его на уровне груди, живота, шеи. Висел бы, как жук на булавке!
Иван пошел наугад, лишь приблизительно придерживаясь направления к деревушке, замеченной еще тогда, когда их гнали в лагерь.
Деревня вынырнула из темноты внезапно. Появились расплывчатые контуры изб с черными дырами окон. Разразились нервным лаем две собаки и, будто испугавшись чего-то, сразу же умолкли. Ничего не изменилось, но Иван физически ощутил, как ожидающе напряглись обитатели деревни, обшаривая взглядом тьму. Он подошел к окну ближайшей избы и коротко постучал. В глубине мелькнуло бледное пятно лица, затем в сенцах заскрипели половицы и отворилась наружная дверь.
