- Будь благоразумен, - призвал док. - Все знают, что ты не боишься Кирби; ты низверг его с пьедестала, вот он и бесится. Но ты сейчас не в том положении, чтобы снова попадать в неприятности с ним, - судебный процесс только закончился...
Я рассмеялся и сказал:
- Что ж, если он так уж упорно меня ищет, то найдет у старого Гарфилда так же легко, как и в городе, ведь Ловкач Корлан слышал, как вы сказали, куда мы едем. А Ловкач меня терпеть не может с тех самых пор, как я обставил его на скачках прошлой осенью.
- Об этом я как-то не подумал, - озабоченно сказал док.
- Да черт с ним, забудьте, - посоветовал я. - У Кирби кишка тонка на что-нибудь кроме болтовни.
Но я ошибался: затронуть тщеславие хвастуна и задиры - все равно что ранить его в самое чувствительное место.
Когда мы добрались до фермы, кровать Джима пустовала, а сам он сидел в комнате, прилегающей к крыльцу и являющейся одновременно гостиной и спальней, посасывая трубку и пытался читать газету в тусклом свете масляной лампы. Все окна и двери были распахнуты настежь для прохлады и около лампы вилась и жужжала мошкара, но старика это не беспокоило.
Мы присели и первым делом обсудили погоду, - и это не было, как могло показаться на первый взгляд, пустопорожней болтовней, в стране, где жизнь и благополучие людей зависят от солнца, дождя да того, смилостивятся ли над ними ветры и засуха. Разговор плавно перетек в другое русло, а еще некоторое время спустя док Блейн напрямую заговорил о том, что давно его грызло:
- Джим, - осторожно начал он, - той ночью, когда я совсем было решил, что ты помираешь... ты тогда говорил много всякого о своем сердце, об индейце, который тебе его "одолжил". Я вот что хотел узнать: какая часть из сказанного тобой была бредом?
- Ничего, док, - сказал Гарфилд, глубоко затягиваясь. - Все чистейшая правда. Человек-Призрак, липанский жрец Богов Ночи, заменил мое мертвое, разрубленное сердце на другое, принадлежащее одному из тех, кому он поклоняется. Я сам не оченьто представляю, что это за существо такое нечто бессмертное из глубины веков, так он сказал, старый вождь - но, будучи богом, оно могло некоторое время обойтись без сердца. А когда я умру, - это может произойти только, если разнести мне башку в пух и прах, - сердце должно быть возвращено его владельцу.
- Ты хочешь сказать, что совершенно серьезно предлагал вырезать сердце у тебя из груди? - потрясенно спросил док Блейн.
- Это необходимо сделать, - ответил старый Гарфилд: - Так сказал Человек-Призрак. Живая сущность в мертвом теле - что может быть противоестественнее?
- Да что за дьявол этот Призрак?
- Я уже говорил тебе: колдун и знахарь племени липан, владевшего этой страной до прихода команчей, которые вытеснили его за РиоГранде. Я был с ним дружен. Думаю, он единственный из липан, оставшийся в живых.
- В живых? До сих пор?
- Я не знаю, - признался старик. - Не знаю, жив он или мертв. Не знаю, жив ли он был, когда явился ко мне после той заварушки на Саранчовой, или даже тогда, когда мы впервые встретились в южных краях. Я имею в виду, живой в том смысле, как мы понимаем жизнь.
- Что за галиматья?! - воскликнул док, совершенно сбитый с толку, а я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на голове. Снаружи было безветренно и неестественно тихо, в черном небе подмигивали звезды, недвижимыми темными тенями замерли дубовые рощи. Лампа отбрасывала на стену гротескную тень старого Гарфилда. Глядя на нее, казалось, что обладатель тени начисто лишен человеческого облика, да и слова его были сродни тем, что можно услышать в кошмарном сне.
- Я знаю: тебе не понять, - сказал Джим. - Я и сам не понимаю, а просто чувствую и знаю, что это так, но не имею слов для объяснения. Липаны были ближайшими родственниками апачей, а к тем немало тайных знаний перешло от индейцев пуэбло. ЧеловекПризрак БЫЛ, - вот и все, что я хочу сказать, - уж не знаю, живой или мертвый, но он БЫЛ. И более того, он ЕСТЬ.
- Интересно, кто из нас спятил: ты или я? - вставил док Блейн.
- Ну что ж, - сказал старый Джим, - тогда скажу тебе еще больше: Призрак знавал Коронадо.
- Так и есть, - чокнулся, - пробормотал док Блейн. Вдруг он вздернул голову: Что это?
- Лошадь свернула с дороги и остановилась, судя по звукам, - сказал я.
И, как дурак, подошел к двери и выглянул наружу. Представляю, как четко вырисовывалась моя фигура в свете горящей позади лампы! В сгустке теней, где, я знал, остановилась лошадь с седоком, сверкнуло и раздался крик дока: "Осторожно!" - бросившись к двери, он сшиб меня с ног и мы покатились по полу. В это же мгновение я услышал треск ружейного выстрела... Старый Гарфилд как-то странно хрюкнул и тяжело осел на пол.
- Джек Кирби! - пронзительно крикнул док Блейн. - Он убил Джима!
Я вскочил, слыша перестук копыт разворачиваемой лошади, сдернул со стены ружье старого Джима, без долгих раздумий выскочил на обветшалое крыльцо и разрядил оба ствола в размытые очертания движущейся цели на фоне звездного неба. Заряд был слишком легким, чтобы убить кого бы то ни было на таком расстоянии, но даже этот, опасный лишь для малой пичуги, выстрел ужалил коня - тот взбесился и понес, поднявшись на дыбы и крутанувшись на месте, через изгородь из рельсов прямо во фруктовый сад не разбирая дороги. Толстый сук персикового дерева вышиб всадника из седла, он рухнул на землю и замер без движения. Я помчался туда и склонился над ним. Это и в самом деле оказался Джек Кирби, и шея его была сломана, как гнилая ветка.
Я оставил его валяться и побежал обратно к дому. Док Блейн уложил старого Гарфилда на скамью, которую затащил с крыльца, и лицо его было белее, чем я когда-либо видел. Старый Джим представлял собой жуткое зрелище: он был застрелен устаревшим патроном "45-70" и с такого расстояния тяжелая пуля буквально снесла ему полчерепа. Лицо и тело были забрызганы каплями крови и мозгов. Он располагался прямо за моей спиной, несчастный старый чертяка, и принял на себя свинец, предназначавшийся мне.
Дока Блейна трясло, как будто он был новичком в такого рода делах.
- Можешь ли ты утверждать, что он мертв? - спросил он.
- Вам виднее, - отозвался я. - Но даже самый полный осел сказал бы, что перед нами труп.
- Он ДОЛЖЕН БЫТЬ трупом, - голос дока был неестественно напряжен. Уже явно наступила Rigor Mortis. Но послушай его сердце!
Я повиновался и невольно вскрикнул. Тело уже остыло и было каким-то влажным на ощупь, но в мертвой груди все так же равномерно бухало таинственное это сердце, словно динамо-машина в заброшенном доме. Кровь больше не текла по венам, а сердце все билось и билось, и билось, как будто отстукивая пульс Вечности.
- Живая сущность в мертвом теле, - прошептал док Блейн, повторяя слова убитого; лицо его покрылось холодным потом: Что может быть противнее природе? Знаешь, я собираюсь сдержать обещание, которое дал ему. Возьму на себя такую ответственность, - все это слишком чудовищно, чтобы просто проигнорировать.
