Воздух вокруг снова стал мутным от пыли, и я заставил себя сосредоточиться. Даже слезы на глазах выступили, до того обидно стало, что ничего этого больше не будет. А будет только дурацкая Полость, коварная и жестокая, но однообразно-коварная и однообразно-жестокая, которая рано или поздно нас доконает. И тогда уже ничего больше не будет. Только через пять-шесть тысяч лет, когда снова откроется проход - так получается по расчетам Патрика - кто-то, возможно, снова проникнет сюда, и обнаружит, если повезет, наши останки.
След, которым прошла зона контакта, открылся сразу за гребнем холма. Пока машина карабкалась вверх по склону, еще оставалась надежда, что пыль в воздухе - просто от ветра. Но сразу за гребнем все впереди тонуло в пыли. Нечего и думать о том, чтобы догонять зону контакта по ее же следу. Локаторы, конечно, не дадут попасть в ловушку, но рельеф там внизу... Это же сплошные вздыбленные скалы с глубокими провалами между ними. Конечно, можно провести машину в десятке метров над поверхностью, но тогда энергии нам хватит не больше, чем на сутки. А что потом?
Мне даже чертыхаться не захотелось. Это в первые два раза, когда так получалось, я злился. Потом привык. Ко всему привыкаешь. Я вздохнул, развернул машину и пошел назад по своему же следу. Придется вернуться километра на три. Там слева, я это помнил, осталась довольно удобная седловина между холмами. Возможно, за ней откроется хороший путь туда, куда уходит зона контакта. А возможно, и не откроется. Так или иначе, надо было спешить. Нельзя упустить зону контакта за горизонт. Горизонт здесь это та граница, в пределах которой еще возможно возвращение. Если, конечно, кто-то догадается, что мы попали в Полость, и рванет там, снаружи, хороший термоядерный заряд, чтобы накачать зону контакта энергией.
Гвенги у меня за спиной уже давно о чем-то оживленно щебетали, но говорили они друг с другом, и потому транслятор молчал. Мне не хотелось бы верить, что они догадываются, насколько безнадежно наше положение. Мне не хотелось бы, чтобы они догадывались. Я не знал, как они поведут себя, узнав правду, но я хотел, чтобы они до самого конца не теряли надежды. Чем больше узнаешь этот народец, тем большей симпатией к ним проникаешься. Они, мягко говоря, не очень умны, зато веселы и ласковы, как щенки, и смотрят на тебя такими же добрыми и умными - по-собачьи умными и понимающими - глазами. Если бы собаки научились разговаривать, из них, наверное, получились бы гвенги. По крайней мере, мозгов у собак почти столько же, только вот лапы не приспособлены для тонкой работы. Ну да в наше время, когда всю такую работу можно поручить автоматам, это не слишком важно. И они, наверное, точно таким же образом смогли бы развить свою собачью цивилизацию, строить галактические корабли и возводить грандиозные сооружения. И даже вести кое-какие исследования, особенно если бы люди им помогали...
Впрочем, нет. Все-таки в гвенгах, несмотря на всю их непонятливость, было что-то, не позволявшее относиться к ним свысока, с пренебрежением. И вовсе не из-за древности и могущества их цивилизации, не потому, что они единственные из многочисленных разумных рас Галактики сумели уцелеть на протяжении миллионов лет, постоянно - пусть и очень медленно по нашим меркам - продвигаясь вперед. Это, конечно, было достойно и удивления, и восхищения, и уважения, но не в этом было дело. Просто, общаясь с гвенгами, человек постепенно начинал ощущать, что любой из них, не обладая разумом даже весьма среднего человека, тем не менее обладал мудростью. Что-то такое было скрыто в их взгляде, какое-то глубинное, на уровне подсознания понимание окружающего мира, понимание тебя самого, твоих помыслов и устремлений, о которых ты и сам, быть может, не догадывался, что уже через несколько минут общения с гвенгами любой из людей проникался к ним уважением. Мы могли посмеиваться над их непонятливостью, мы могли даже рассказывать о них анекдоты - но мы не могли не уважать их...
Я все-таки здорово устал. Впереди была трещина, я уже пересекал ее на пути к гребню холма, но гораздо левее. А теперь вот захотел сократить расстояние, пошел напрямик и не рассчитал. Автоматика, конечно, не дала нам свалиться вниз, но нас здорово тряхануло, и я выругался сквозь зубы. Ошибаться так способны только новички. И только на учебном полигоне простительны такие ошибки.
- Может, не следовало так спешить? - раздался из транслятора мягкий вопрос Чверка.
- Нам нельзя задерживаться, - ответил я, не оборачиваясь. - Зона контакта может уйти за горизонт, и тогда...
- Так ли уж это важно? - спросил Чверк.
До меня вдруг дошло. Он же все понимает! С самого начала, наверное, понимал. Просто не подавал вида. А теперь вот сказал - потому что я уже до предела дошел, потому что вот-вот сорваться могу. У меня прямо мурашки по коже пошли, когда я все это осознал. Ну и идиот же я все-таки - затащить гвенгов на верную гибель! Да что толку теперь себя проклинать?
Я с трудом сглотнул и сказал - голос звучал хрипло и казался каким-то чужим:
- Я буду следовать за зоной контакта, пока остается хоть малейшая надежда.
Надежда... На что я мог надеяться? Гвенги опять зачирикали между собой, а я застыл, глядя прямо вперед, стараясь сосредоточиться на выборе оптимального маршрута. Плохо мне это удавалось, все время в голову посторонние мысли лезли. Сначала про ребят наших, как они там уже третьи сутки район нашего исчезновения прочесывают и понять не могут, куда мы пропали, и поверить не могут, даже если и приходит это кому-нибудь в голову, что мы в Полость провалились. Потом про Зойку - как раз ведь сегодня мы с ней к утесам Терского лететь собирались. Это невдалеке от нынешнего Северного полюса. Скалы такие высоченные из красного песчаника, километров на сто вдоль русла древней реки. Самое, пожалуй, красивое место во всей системе Алмонга. По человеческим меркам, конечно - гвенгов эта красота совсем не трогает. Оказывается, Зойка до сих пор там не бывала. Почти год, как на планете работает - и до сих пор не видела утесов Терского. Уникальный случай, обычно новички туда направлялись в первый же выходной. "Я все ждала, когда ты догадаешься свозить меня туда", - сказала она мне накануне. Долго ждала, чуть не год. А я все не догадывался.
Интересно, кто ее теперь туда свозит? Да никто, вдруг совершенно точно понял я. Никто и никогда не сможет теперь затащить ее к этим утесам. Я как будто мысли ее прочитал. Как будто знал, как и о чем она будет думать, когда надежд на наше возвращение не останется. Откуда пришла эта уверенность, я не знал. Но не сомневался - без меня она к утесам Терского уже не полетит.
Мы, наконец, достигли седловины, перевалили через нее и пошли напрямик к зоне контакта. К счастью, плато впереди оказалось довольно ровным, через полчаса удалось ликвидировать отставание, и я смог немного расслабиться. Внезапно невыносимо захотелось спать. Я потянулся за стимулятором.
