Вот так всегда. Целый вечер угрохаешь на трёп с неизвестно кем, а ему, оказывается, наплевать на всё это. Своих надо приглашать, вот что.
................................................ - А ещё писатель называется!
...........................................................................
Клеопатра
Она прыгала над костром как старушка, спасающая от пожара свои юбки.
........................................................................... Он поднялся из-за столика, продолжая хлопать ей, и подойдя, подал ей руку и помог спуститься со сцены. Она сделала реверанс. Публика аплодировала и заказывала освежающие напитки. К ногам артистки падали цветы и записки с предложениями приятно провести вечер. Она нагнулась к одной из записок. Он взял у неё записку из рук, продолжая улыбаться и кивать, отвечая аплодисментам, и положил в карман пиджака. - Не пойдёшь,- шепнул он ей краем губ. - Ну пожалуйста,- попросила она. - Не пойдёшь,- повторил он, не теряя улыбки. На сцене заиграл джаз-банд. Хлопки смолки. Он подвёл её к столику. На столике стояли две вазочки с мороженым. Она опустилась на стул и взяла в руку серебряную ложечку. (Джазмены в пожарных касках поливали из алых огнетушителей пожар на подмостках.) - Как жарко,- поморщился он, ослабляя воротничок. - Мороженое потекло,- сказала она, лениво ковыряя ложечкой в вазочке. Она украдкой взглянула на него и тут же опустила глаза. Он читал записку. - Хм,- сказал он, наконец, пряча её обратно в карман. Она вопросительно посмотрела на него. - Поздравляю,- сказал он.- Ты становишься популярна в определённых кругах,- он многозначительно возвёл глаза. Она с безразличием пожала плечами. - Чего надулась?- сказал он. У него было хорошее настроение. Она снова пожала плечиками. - Можно?- раздался чей-то голос, принадлежавший, как оказалось, высокому худому господину в чёрного цвета фраке.- Разрешите пригласить даму? Он подал ей руку. Она поднялась к нему. - Стойте! Господин недоумённо повернулся. Она послушно вернулась на место. - Это ваша записка? - Нет,- сказал господин, не меняя выражения лица. - Но почерк-то ваш,- он развернул записку и показал её издали. - Дайте-ка взглянуть,- господин протянул руку. - Э, нет! Только издали. Господин приложил к глазу монокль. - Да,- сказал он, отпуская монокль.- Это мой почерк. Но писал не я. - Может быть, мы отойдём ненадолго? Господин помедлил, потом неуловимым жестом высказал согласие. Они отошли и стали о чём-то договариваться. Она со вздохом отвернулась к своему мороженому. На площадке под музыку медленно танцевали пары. Мороженое совсем растаяло. Она бросила ложечку и, сняв со спинки стула сумочку, взяла её в руки и раскрыла. Потом, слово бы передумав, защёлкнула. Она смотрела перед собой. На эстраде играла музыка и неярко горел свет. За столик кто-то подсел. - Это ваша записка?- механически спросила она, не поворачиваясь к нему. - Моя!- жизнерадостно подтвердил он. - Пойдём,- сказала она, поднимаясь. Он проворно подошёл справа. - Нет,- сказала она.- Иди первым. - Я буду ждать тебя на стоянке. Я зажгу и потушу фары, ты увидишь. Она кивнула. Он исчез. Она постояла немного и пошла к выходу.
...........................................................................
Чья-то рука схватила её сзади за локоть. - Куда это ты собралась? Она остановилась. - Пойдём! Я договорился. Он потянул её к себе. Она продолжала стоять. Она повернулась и пошла с ним. Он подвёл её к белой машине на стоянке. За рулём кто-то сидел. Он открыл дверцу. Через три капота в ряду монотонно как стук хронометра мигали фары чьей-то машины. Она достала из сумочки чёрные очки и надела. Она нырнула на мягкое сиденье.
...........................................................................
Дверца захлопнулась.
"Может быть, завтра",- подумала она, закрывая глаза.
"Наплевать".
...........................................................................
Камуфляж
Прыжок в никуда, прыжок с трамплина высотой в бесконечность, пока ты долетишь, вода уже успеет высохнуть, и ты разобьёшься, разобьёшься, разобьёшься! Когда пропасть от края обрыва затянута туманом, кажется, легко сделать шаг и идти по нему как во сне по белому кафелю душевой, но ничто не зовёт тебя сделать это, и ты отходишь, усмехаясь перед воображаемыми зрителями: "Я же не дурак". Ты возвращаешься в свой номер, чувствуя себя чиновником римской канцелярии, оказавшимся среди болот дикой страны, быть может, вовсе безлюдной, ненужным, одиноким и слишком умным для этих мест. Какая-то тяжесть гнетёт тебя; внизу, подходя к бронзовым ручкам дверей, ты ещё надеялся, что она исчезнет от рюмки коньяка, пары рюмок - ты включишь музыку, телевизор, светильник... нет, бра над кроватью, откроешь книжку,ты пересёк вестибюль, вошёл в лифт, поднялся на свой этаж. Тебе не даёт покоя мысль о тумане, смутно, но неотвязно преследуя тебя всё время, что ты бродишь, сумрачный рыцарь в мягких бордовых тапочках, в пустых зеркальных пространствах. (Ты набираешь номер телефона. Ты говоришь в трубку.) Через полчаса она будет здесь, если выйдет из дома сразу же после твоего звонка. Ты скажешь ей раздеться,- она уже знает, что будет дальше - она оденется в твою одежду - рубашку, костюм,- а ты останешься голым, потом вы встанете перед зеркалом и, глядя в него, ты возьмёшь её. Извращенец, вот ты кто. А утром её не станет. Ты полагаешь, что вполне мог бы обольстить красивую женщину из высшего света, но высший свет придуман низшим и существует лишь в комментариях к фотографиям - кухня для крохоборов. Ты с серьёзным видом изучаешь свои зубы в зеркале ванной комнаты. Ты наматываешь на голову полотенце и издаёшь боевой клич индейцев из кинофильмов и неуверенно изображаешь смех. Ты примешь душ. Почему бы тебе вместо того чтобы тратить время на утомительный роман,- это в случае успеха, а в случае поражения - на безуспешные попытки его сотворить,- не переспать с подходящей книжкой из библиотеки? Но тогда на что будет тратить время? Инфляция, инфляция... Мы живём в мире инфляции времени. Ты включаешь душ и тут же выключаешь его. Ты не хочешь принимать душ. (В дневнике Кафки ты прочитал, что от скуки он по несколько раз в день умывался.) Ты со вздохом выключаешь свет в ванной комнате и возвращаешься в комнаты зеркал, где ты уже был. Когда за окном туман, кажется, что за окном ничего нет. И она не придёт. Тебе наплевать на неё, но если она не придёт, ты не переживёшь этого. Только сумасшедший станет прыгать в никуда как с трамплина высотой в бесконечность. Вода успеет высохнуть, а ты всё будешь падать, и никогда не умрёшь. Весёленькая перспектива. Вдоль железнодорожных путей тянутся мрачные кирпичные постройки, в темноте слышен тяжёлый лязг. Пахнет какой-то дрянью. Ты пытаешься представить себе тело обнажённой женщины, разрезанное колёсами утреннего... нет, вечернего экспресса, который проезжает здесь без остановки. Каждый раз получается кукла из ящика фокусника, не распиленная, как он настойчиво и бесцеремонно пытается внушить, а разделённая на две половины, одна из которых муляж из папье-маше. А другая смеётся. Ты пытаешься представить её в одежде. Ты пытаешься представить себя. Через неделю тебе придётся убраться отсюда. Больная женщина идёт к тебе через сырой в темноте город, чтобы всё повторилось. Они все больные - ты читал это в книге. Ты знаешь, в какой. Ты прочитал это в книге, которую сам же и написал. Всегда есть, чего ждать, всегда есть, о чём вспомнить. Всегда есть что-то, чего тебе не хватает. Всегда есть, в чём себя упрекнуть, и как оправдаться. Чтобы стать тем, кем ты хочешь стать, хотел стать, никогда не станешь. Ты идёшь открывать дверь. Она пришла. Ты открываешь ей дверь. Если она накопит достаточно денег, то когда-нибудь сможет нанять тебя для того же самого. Ты улыбаешься этой мысли. Она знает, что вы будете делать. Через неделю тебя здесь не будет. Ты входишь за ней в комнату. Она смотрит на тебя в зеркало. Когда-то ты хотел быть маленькой птичкой, чтобы петь о любви, петь о любви, петь о любви!..
