Раздался тонкий безнадежный свисток паровоза, и поезд тронулся. Буквально в эту же минуту в вагон ввалилась чрезвычайно толстая женщина в черном пальто с меховым воротником и плюхнулась на сидение через проход от меня и Трейси.
— Черт подери, — сказала она, уставившись на нас. — Тот придурок чуть было не отправил меня обратно в графство Кулвер.
Она засучила ручонками, расправляя складки на пальто. На ней были белые перчатки, из-за которых ее руки казались очень маленькими по сравнению с массивными рукавами, из под которых они выглядывали. И ее ступни тоже казались маленькими и детскими, прикрепленными к огромным раздутым лодыжкам и толстым, обтянутым черными чулками, икрам. Ее жирные щеки колыхались в такт движению поезда. Маленькие бусинки глазок были утоплены в опару щек, а рот был нарисован вишнево-красным цветом. У меня было совершенно явное ощущение, что передо мной сидит огромное ожившее пирожное, по венам которого течет вместо крови густой заварной крем. Она наклонилась в нашу сторону, обдав удушливой волной духов, и сказала:
— Это, небось, ваша первая поездка, а? Я сразу поняла! Ничего, ребята, не дрейфьте — это не так страшно, как об этом говорят. То есть, я хочу сказать — это, конечно, страшно, я не отрицаю, но терпимо. — Она со свистом втянула воздух, отчего все морщинки на ее пальто расправились, как складки на готовящемся к взлету воздушном шаре.
— Знаете, сколько раз я пересекала Полосу?
— Ну и сколько? — спросила Трейси. По звуку ее голоса я понял, что толстуха ее жутко раздражает.
— Тридцать два, — гордо сказала та. — Этот будет тридцать третий. Я понимаю, это кажется диким, но если бы вам было столько лет, сколько мне, и вы так же любили бы стряпать, и в вашей жизни не было бы хорошего мужика, вы бы тоже придумали себе чего-нибудь эдакое, что отвлекало бы от дурных мыслей. У всех людей есть хобби, а мое хобби — поездки через Полосу. Когда я поехала первый раз, в моей жизни все было так плохо, что мне было, откровенно говоря, без разницы, доберусь я до той стороны или нет. Но оказалось, что у меня, как и у Коула, иммунитет к изменениям. — Она порылась в своей сумке и извлекла на свет божий пухлый ежедневник в кожаной обложке. — Я веду записи во всех своих путешествиях. Думаю, это пригодится потом каким-нибудь исследователям. — Она покачала головой. — Я такого повидала! Вы в жизни не поверите, что это было взаправду.
Мне как-то никогда не приходило в голову, что есть люди, которые путешествуют через кошмары и ужасы Полосы ради своего удовольствия.
Я быстро переглянулся с Трейси, но на ее лице увидел только гримасу отвращения. Она быстро отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что не желает принимать никакого участия в разговоре. В вагоне уже зажегся верхний свет и залил все тусклой желтизной.
— Это ужасное место, — сказала женщина. — Но при этом оно — порождение тайны, а все таинственное по-своему прекрасно. Правда, — тут она вдруг заговорила очень высокомерным тоном, — для меня в этом уже нет совершенно ничего необычного. Я думаю, что я знаю о Полосе больше, чем кто бы то ни было. Ну, кроме Коула, конечно.
Я, безусловно, не мог не заинтересоваться ее богатым опытом. Было бы странно, если бы я, проживший столько лет возле Полосы, пропустил бы ее слова мимо ушей. Мне довелось слышать страшное количество версий о том, каким образом возникла Полоса. И о том, как вели между собой войну индейские колдуны, и как случайно пущенное заклинание ударило рикошетом и преобразило участок земли, пересекающий всю страну. И о том, как с пролетавшей кометы просыпалось нечто странное и свершило все это. И о том, что это был участок ада, выползший из-под земли на поверхность планеты. Все эти истории разнились по вопросу происхождения Полосы, но были единодушны в том, что касалось ее сущности: Полоса была местом, где все изменялось, где происходили невероятные вещи, где искажалось время и пространство.
Я сразу спросил женщину, что ей известно о том, как возникла Полоса.
— Один мой знакомый, — сказала она, — утверждал, что Полоса — это как то место на Востоке, где с вершины горы можно видеть сразу семь разных стран. Здесь все так же, только это не страны, а миры. Тысячи миров, собранных в одну кучу. Этот мой знакомый утверждал, что под страшным давлением эти миры прорвались, как через дамбу, в Полосу и все в ней перемешались.
История про индейских колдунов мне нравилась гораздо больше, но я вежливо сказал:
— Угу.
— Честно говоря, мне плевать на ее происхождение, — все вещи такие, какие они есть, а знаешь ты или не знаешь, как они стали такими, это совершенно ничего не меняет.
Трейси сидела страшно напряженная, и я решил сменить тему.
— Вы долго жили в Лорэйне? — спросил я женщину.
— Я перебралась сюда, когда начала ездить через Полосу. А раньше я очень долго жила в Стедли.
Стедли был крупным центром по добыче серебра на другой стороне Полосы. Если бы у меня были деньги, я бы безусловно ехал туда, а не в Глори.
— Говорят, что Стедли очень перспективное место, — сказал я.
— Это точно. Там любой может сколотить себе состояние, были бы только средства и желание. Вы туда направляетесь?
— У меня все в порядке с желаниями, — сказал я ей, — но я немножко ограничен в средствах. И поэтому — пока что в Глори. Надеюсь, там мне удастся раздобыть немного денег.
Она закудахтала, старательно изображая глубокое сочувствие:
— Да, так оно всегда получается: хвост вытянешь — нос увязнет. — И добавила с очень жеманным видом. — Я уверена, что в Стедли найдутся люди, которые захотят помочь такому симпатичному молодому человеку, как вы. Один бог знает, как много они делают для беженцев.
— Вы имеете в виду беженцев из Полосы?
Она кивнула.
— Это несчастные создания, те, которые сумели все выдержать.
— Я слышал, что здесь очень много проблем с беженцами. Я имею в виду, в поезде.
— О! И еще как много. Не было ни одного разу, чтобы они не попытались к нам прорваться.
Ее тон почему-то стал ликующим.
— Боже, когда они будто просачиваются через двери и приносят с собой этот жуткий дух мерзости и бесовства, и вы смотрите на них и вам кажется, что они улыбаются, потому все зубы у них наружу, и они выглядят так ужасно, что можно ощущать эту темную силу, овладевшую ими, и…
— Не хочу об этом слышать, — сказала Трейси, но толстуха только отмахнулась.
— Твой муж защитит тебя, милочка. Но эти беженцы, уж воистину, могут напугать кого угодно. До смерти напугать.
— Хватит, — заорала Трейси. — Хватит, ты, слышишь!
Я резко обернулся к ней. Она смотрела на женщину широко раскрытыми глазами, как завороженная. Ее била дрожь, щеки ввалились, в глазах светились мириады безумных огней. Казалось, что это мелкие осколки стекла, рассыпанные по черному бархату. Вот тут-то, заглянув в ее глаза, я и понял, что мы уже въехали в Полосу и изменения начались.
