Может, тогда эти отношения протянули бы чуть дольше.
Задумчиво почесав живот под майкой, Тарас еще раз внимательно посмотрел на фотографию покойного Левы. Нижний правый угол был перехвачен черной лентой с названием виртуального кладбища. «Последний приют». Кажется, у них самая высокая плата за место. Ленка, жена Гирина, не поскупилась на последний приют для аккаунта своего мужа.
Неожиданно в голову пришло вполне безобидное объяснение появлению покойника в сети. Может, это Лена с Левкиного адреса рассылает приглашения на поминки? Почему бы нет? Быстрее, чем по телефону. Но уже первая строчка сообщения растерла эту версию в порошок.
«Ну, здравствуй, свет очей моих, — начиналось письмо. — Прости, что калечу твою нервную систему посланиями отсюда. То есть, для тебя — оттуда. Но вариантов-то больше нет…»
Тарас громко икнул. Хомяк поднял заинтересованную морду и сверкнул прозрачными рубинами глаз.
— Все запущено?
— Ни то слово!
«…Но вариантов-то больше нет. Помнишь, полгода назад мы в твоей хатке водку пьянствовали? Я тогда у тебя сумку оставил с кое-какими вещичками, о которых Ленке знать не полагалось. Там заначка лежит — пять тысяч евро. В бумажном пакете. Отдай их жене, будь другом. Ей сейчас не сладко приходится, а с деньгами все полегче будет.
До встречи, Ленивый Кабан. Надеюсь, не скорой».
— Шутники, мать твою! — неуверенно сказал Тарас, обращаясь к монитору, — Клоуны-инвалиды!
Потянулся за кружкой с остывшим кофе, подернутым перламутровой пленкой. Передумал. Ущипнул себя за колючую щеку. Встал и направился в коридор, где пылилась на антресоли Левина сумка.
Она нашлась за ящиком с инструментами и трехлитровой банкой с лечо, которое Тарас терпеть не мог, даже как закуску, поэтому благополучно забыл о неудачном теткином гостинце. Черная спортивная сумка успела обрасти слоем паутины. Ее извлечение на свет лишило крова трех пауков. Тарас поспешил перед ними извиниться. Пауки — они тоже звери.
Бумажный сверток лежал под старым мужским свитером и парой не свежих джинсов. Из разорванного пакета в руку упали аккуратные пачки европейской валюты. Одна, две, три, четыре, пять. Пять тысяч евро. Кто бы ни был шутником, он хорошо знал размеры Левиной заначки.
Вот только кто? Ну, допустим, бородатый любитель женщин мог по-пьяни сболтнуть кому-то о деньгах. Даже, наверное, мог рассказать, где их оставил и, черт возьми, уточнить, что они завернуты в бумажный пакет! Только на кой леший этому кому-то писать от Левиного имени? Да еще так старательно копировать его интонации?
Скрепя сердце, Тарас признался: читая короткое послание, он, словно слышал, голос покойного одноклассника. И главное, это дурацкаое обращение — Ленивый кабан. Сложно было представить, что кто-то кроме него с Левой знал придуманные во втором классе прозвища: Ленивый Кабан и Хмурый Бобер. Бобром был, разумеется, Гирин.
Странная у них с Левой вышла дружба. Они стабильно находились в противофазах. Лева шел в гору, строчил сценарии для комедийных сериалов, продюсировал команду КВН — безработный Тарас после журфака перебивался с хлеба на газировку; Лева уходил в запой, разругавшись со всеми клиентами — Тарас брал солидный заказ на мемуары депутата Госдумы. Даже жениться Гирин умудрился в тот день, когда Тарас получил свидетельство о разводе. Его бывшая жена с сыном остались в купленной когда-то на двоих квартире, а он перебрался в «однушку» матери. К тому времени тетка позвала ее к себе жить на Волгу.
А теперь Лева умер. От рака. Сгорел за два месяца. Посему Тарасу должно быть отмерено столько здоровья, что хватит еще лет на семьдесят.
Стоя на табуретке под антресолью, он достал из заднего кармана джинсов Айком и отчетливо произнес: «Ленка». Тесную прихожую двухкомнатной квартиры наполнили хрустальные переливы невидимых колокольчиков. На время траура Левина вдова сменила привычный французский шансон на звуки космоса. Тарас поморщился. Наверное, он единственный человек в этой стране, кто упрямо держался за старые добрые гудки.
— Тарас… Тарас… Хорошо, что ты позвонил! — В Ленкином голосе дрожала истерика, — Лева, он… Я с ума сейчас сойду!
Догадаться, что выбило Ленку из колеи, было не сложно.
— Тихо, родная! — Заворковал он. — Давай все по-порядку.
— Он мне написал. На «какаявстреча». Тарас, я не могу! Никто, понимаешь, никто кроме него об этом не знал…
— Ты в «Последний приют» звонила? — Ему не хотелось вникать в чужие семейные тайны.
— Звонила! Они говорят: все в порядке. Его аккаунт никто не взламывал. Но…
— Так, душа моя, вдохни поглубже. Теперь выдохни. Вдохни — выдохни. Давай, давай, не артачься. Лучше? Тогда слушай. Я к тебе сейчас заеду — подарок привезу, а потом навещу офис этого самого «Приюта». Угу?
Скомандовав «отбой», Тарас задумался, покачивая в руке Левино наследство. В коридоре появился Хомяк. Он уверенно встал на задние лапы и заглянул хозяину в лицо.
— Хочешь, я тебя укушу?
— Поздно. Нужно было кусать, когда предлагали.
Фил
— Филя, ты у себя? — Темноволосая женщина со скорбным заломом между бровей осторожно открыла дверь комнаты Филиппа.
Ее сын лежал на узкой кровати, подтянув колени к животу, и неподвижно изучал обои. Она села рядом. Тонкая рука легко, чтобы не вызвать раздражения, коснулась плеча парня.
— Мне звонила мама девочки из твоей гимназии. Насти, — Начала она, делая паузу перед каждым словом, точно сама не верила в то, что собирается сказать. — Благодарила. За тебя. Говорит, если бы не ты…
Фил почувствовал, как его сознание, где еще минуту назад метались обрывки фраз и ощущений, оставшихся от разговора с Настиной мамой, вновь наполняется словами. Он неожиданно узнал, что цвет обоев называется терракотовым, а дымчатые конусы под потолком — плафонами. Следом пришли чувства: сомнение, удивление, страх и надежда. Все то, что испытала его мать, услышав о подвигах сына.
Она в тайне надеялась, а вдруг ее Филя внезапно станет нормальным? Невзирая на здравый смысл и заверения врачей. Софья Валентиновна понимала: аутизм не ОРЗ — просто так не проходит, но все равно не могла запретить себе мечтать. Филу неожиданно захотелось повернуться и обнять мать. Кажется, впервые в жизни. Но он прикусил губу и начал сосредоточенно водить пальцем по узору на обоях. Заметив это, Софья Валентиновна тяжело вздохнула.
— Наталья Алексеевна, мама Насти, просила тебя не волноваться. Они с мужем по очереди дежурят возле ее постели. Пока девочка спит. — Неожиданно мать с силой сжала плечо Филиппа. — Это правда, что ты говорил с Натальей Алексеевной? Что дочку ее спас? Правда? Филя, ну скажи мне!
