Я хотел вывести из окружения батальон, но положил его в нелепой атаке на вашу моторизованную часть. Я ничего не понимаю в происходящем, потому что я только читал книги, мемуары и художественную литературу, смотрел фильмы… Все это оказалось абсолютно иным. И я не смог.
Понимаете, штурмбаннфюрер, не смог! Я могу сказать вам все. Я знаю все. Знаете, есть русская поговорка: «Бог правду видит, да не скоро скажет». Так вот я сейчас и есть этот самый бог, и я могу сказать вам много правды. Война закончится 9 мая 1945 го да. Начнется все с разгрома ваших войск под Москвой, а затем под Сталинградом. Гитлер покончит с собой.
Германию разделят на несколько частей. Я мог бы рассказать больше и подробнее, но я и без того сказал вам то, чего вам знать не нужно. Вы можете мне не поверить, но тем тяжелее будет вам знать, что я был прав, когда все случится. Вы можете мне поверить, но тогда вам будет тяжело сейчас и во все оставшееся время. Вы можете сдаться в плен, но вы офицер, и будет ли это выходом для вас? Не думаю… Решайте сами, штурмбаннфюрер.
— Так кто вы на самом деле? — спросил опешивший Кеслингер. Немногословный прежде генерал обрушил на него гору слов, большую часть которых штурмбаннфюрер предпочел бы вовсе не слышать.
— Младший научный сотрудник Института времени. Силантьев Андрей Михайлович. Как вы правильно заметили, мальчишка.
— Что такое Институт времени?
— Научно-исследовательский институт в Подмосковье. Сейчас его еще нет. Даже не построили корпуса. Обычный лес. Если не ошибаюсь, построят в две тысячи тринадцатом. Занимается проблемами передвижения во времени, и весьма успешно.
Кеслингер открыл было рот, но не нашелся, что сказать. Он откупорил коньяк и отхлебнул немного прямо из горлышка, потом протянул Силантьеву. Тот покачал головой:
— Спасибо, я правда не пью.
— Допустим, я вам поверил. И что вы собираетесь делать? — спросил Кеслингер.
— Я? Ну, вы же не отпустите меня, верно?
Вы ведь мне не верите, так? Поэтому отправьте меня в штаб группы армий, в Берлин, в гестапо… Поверьте, это лучший выход. И для меня, и для вас.
— А… вернуться вы не можете?
— Мог. Теперь не могу. У меня был карманный пульт управления терминалом, но его отобрали солдаты, когда я попал в плен. Я думаю, теперь его все равно не найти.
— Да, не найти, — согласился штурмбаннфюрер. Он никак не мог поверить услышанному, но и не верить не мог. Силантьев был странным. Нет, не потому что он был русским — он был человеком не из этого мира. И все же Кеслингер жаждал доказательств. Сказанное Силантьевым о крахе блицкрига, о самоубийстве фюрера… В это верить не хотелось. Кеслингер вовсе не был оголтелым нацистом, но не такого конца он хотел для страны и партии.
— У вас есть еще какие-нибудь доказательства, кроме слов? — спросил Кеслингер. — И кроме музыки?
Силантьев покачал головой.
— Зачем? Я стремился ничем не отличаться. Я и пульт-то хотел спрятать в лесу, но побоялся, что потом не найду. Поймите, я хотел стать частью истории, штурмбаннфюрер. Я мог бы взять с собой оружие, которое появится только спустя пятьдесят лет, но это было бы нечестно.
— В таком случае мне ничего не остается, как не поверить вам, — отрезал Кеслингер, и у него сразу стало спокойнее на душе. Парень и впрямь может быть генералом, а может и не быть — с ним разберутся специалисты Хазе. А эту дикую мелодию Силантьев мог написать сам, мог подслушать, мог… Ах, черт, но как он играл Грига! И штурмбаннфюрер неожиданно для себя попросил:
— Сыграйте еще раз «Песню Сольвейг», Силантьев. Я не уверен, что у меня будет еще одна возможность услышать вашу игру.
И Силантьев сыграл Грига еще раз.
Кеслингер почувствовал, что сейчас заплачет, хотя это непристойно для офицера — плакать. И дед, и отец приказали бы выдрать его за слезы.
Но как он играл!
Как он играл!
— Хорошо, Силантьев. Я направлю вас в штаб группы армий, и я искренне не хотел бы, чтобы с вами обошлись плохо. Несмотря на все то, что вы навыдумывали здесь о вашей мифической победе в сорок пятом. Но у людей Хазе свои методы, и я ничего не могу поделать, поверьте.
— К сожалению, я ничего не придумывал, штурмбаннфюрер.
— В данный момент это уже не играет никакой роли. Вы меня не убедили, сухо сказал Кеслингер и вызвал автоматчиков.
Когда они выводили генерала из комнаты, он задержался в дверях и сказал:
— Извините, штурмбаннфюрер. Моя выходка испортила вам жизнь. Теперь вы знаете то, чего вам не положено знать… Я действительно мальчишка, и поступил как мальчишка. Ничего не вернуть…
— Идите, идите, генерал, — махнул рукой Кеслингер.
* * *
— Шарфюрер! Шарфюрер!! — Дитриха тормошил водитель Кеслингера, Йозеф. Штурмбаннфюрер заперся у себя в комнате и стреляет!
Дитрих вскочил с неуютного сундука, на котором спал, и прямо в нижнем белье бросился наружу. Окна хаты оказались закрыты. Он ударил плечом в закрытую ставню, та не поддалась. Тогда Дитрих вцепился в нее и, ломая ногти, сорвал.
Посыпались стекла, куски замазки, и адъютант просунулся в окно. Рядом пыхтел Йозеф, размахивая автоматом.
Кеслингер был жив. Он стоял посреди комнаты, пьяно шатаясь, и палил из парабеллума в фортепиано. В стороны летели осколки клавиш и щепки, струны внутри вскрикивали и выли в тон выстрелам. Опустошив обойму, Кеслингер запустил пистолет в угол, опустился на табурет, но не удержался и боком свалился на пол, на тканую серенькую дорожку.
— Выбейте дверь, Йозеф, — приказал Дитрих, а сам полез в узкое окно. Он усадил штурмбаннфюрера на кровать, расстегнул воротник кителя. Кеслингер мутно глядел на адъютанта и что-то мычал. Дитрих смог разобрать только что-то о человеке по фамилии Григ, но кто это такой — шарфюрер не знал.
Он совсем не разбирался в музыке.
* * *
Утром, когда Кеслингер немного пришел в себя, штурмбаннфюрера отправили на санитарной машине в Минск, а оттуда самолетом — в Берлин, где врачи нашли у него серьезное нервное расстройство. Верный Дитрих отправился с ним. После лечения Кеслингер был направлен в Голландию, где в 1943 году застрелился. Это произошло как раз после окружения войск Паулюса под Сталинградом, и поступок Кеслингера был списан на общую депрессию, постигшую офицерский корпус вермахта и СС. О встрече в белорусской деревне Кеслингер никогда и никому не рассказывал.
Генерал-майор РККА Андрей Михайлович Силантьев во время его транспортировки в штаб группы армий «Центр» выпрыгнул из кузова грузовика и бросился бежать в сторону леса. С целью предотвращения побега один из конвоирующих генерала автоматчиков, эсесман Генрих Гартманн, выстрелил в беглеца и убил.
