– Я знаю, – ответил он и положил трубку.
Он знал предполагаемый ответ о неисчерпаемых способностях воображения, о лучшей машине времени, которая позволяет одновременно быть и в будущем, и в прошлом. И, естественно, в настоящем. Кстати, вот парадокс: если встретятся Вчерашний, Сегодняшний и Завтрашний, и крупно повздорят, и Завтрашний убьет Вчерашнего – Сегодняшний останется. И если Вчерашний убьет Сегодняшнего – Завтрашний останется, хотя это и кажется невероятным. И какие варианты не рассматривай, всегда одна из трех, так сказать, ипостасей остается невредимой. Невероятно? Но парадокс на то и парадокс, чтобы казаться невероятным. К а з а т ь с я. Не верите – попробуйте. А ведь это еще на уровне арифметики.
Уходить ему не хотелось, но уходить было нужно, потому что за спиной, в комнате, с легким шорохов происходили какие-то метаморфозы и кто знает, чем все это могло кончиться. Отыскивай потом дорогу, цепляясь за хвосты попутных комет!
Он поправил шарф, застегнул куртку и, не оглядываясь, открыл дверь в другую комнату.
За дверью тянулась неширокая длинная аллея, обрамленная высокими деревьями, кипарисами, как он догадывался, и вдали опять шли двое. Вопреки ожиданию, над аллеей раскинулось звездное небо. Звездные циферблаты. Он шагнул в комнату-аллею, закрыл дверь и остановился, прислонившись к стволу. Он ждал, когда эти двое подойдут ближе.
И они подошли, и прошли мимо, и один из них молча кивнул ему. Его спутница смотрела прямо перед собой, еле слышно шептались кроны кипарисов, до утра было не так далеко, и под ногами идущих шуршали сухие октябрьские листья. Он не посмел идти следом за ними и только смотрел, как они удаляются, такие одинокие и печапьные, ведя медленный разговор, который не мог кончиться ничем хорошим. Многое бы он отдал за возможность пройти по этой аллее... Многое можно отдать, если есть ч т о отдать. А если нет? И что именно можно отдать? Память, чувства, желания, способность мыслить, жизнь? Но если отдать хоть одно из этого перечня – какой смысл в приобретении? Теряется смысл. Единственное, что можно отдать без всякого ущерба – это бессмертие. Но нельзя отдать то, чего нет – вот ведь в чем загвоздка.
И осталась за дверью кипарисовая аллея, а он снова оказался в прихожей, где все как-то странно изменилось. Потолок убежал ввысь, стены раздвинулись, полочка с телефоном едва виднелась на горизонте, зеркало отражало утренний свет далекой звездой, а вешалка висела в вышине как неопознанный летающий объект или, скажем, аномальное атмосферное явление.
Между прочим, неопознанные летающие объекты мы не можем опознать не потому, что это сделать невозможно, а потому, что мы не хотим их опознавать. Скучно жить в мире без тайн, согласитесь. И даже если в конце концов одни из них будут твердо идентифицированы с шарами-зондами, другие – с частями наших космических аппаратов, сгорающими в атмосфере, третьи с шаровыми молниями, а четвертые с облаками – все равно всегда найдется хоть один НЛО, который останется загадочным. Иначе нельзя. Иначе будет слишком грустно.
Хоть и сгущался вечер, но было еще светло. Он шел, а ему навстречу спускался НЛО. Пять минут – и начнется контакт. И тогда он воскликнул грозно: «Поскорей улетай, чудак, пока ты еще не опознан!»
Возможно, прихожая оставалась такой же, просто он стал воспринимать ее по-другому. Многое ведь зависит от восприятия. «Все здесь написанное весьма интересно». – «Ну что вы, такая чепуха!» Вот где ключ.
Справа от полочки с телефоном, на узорчато-зеленом обойном горизонте, в бледной дымке виднелся город. Город казался игрушечным. Остроконечные башенки венчались полузабытыми флюгерами: стрелками, петушками, флажками, парусниками, человечками. Все они, конечно, показывали разное направление ветра и все, конечно, морочили голову, потому что никакого ветра не было и в помине. Так иногда прокатывалась легкая волна, от которой чуть заметно покачивались цветы, изображенные на открытке с золотистой надписью «Поздравляем!», лежавшей на полу под вешалкой. Открытка тоже морочила голову, потому что никого не поздравляла.
Он неторопливо шел к игрушечному городу, насвистывая что-то незатейливое, изредка глядя по сторонам и улыбаясь. Далекая звезда зеркала погасла и наступили легкие сумерки.
Вот ведь еще обидное несоответствие между реальностью и видимостью реальности. Может быть, давным-давно погасли все звезды этого мира, а мы их все еще видим, и гуляем в ночи под звездным небом, и сочиняем стихи под звездным небом, и просто спим под звездным небом, спим спокойно, потому что уверены: небо – з в е з д н о е. А оно, возможно, давным-давно нас обманывает, давным-давно только кажется, и нет в природе никакого звездного неба. Обидно. Уж лучше сразу жить в темноте, чем с трепетом ожидать, когда же эта темнота наступит. Обидно вдвойне, потому что мы строим какие-то планы, надеясь на звездное небо, мечтаем и с нетерпением ждем грядущего, и не знаем, что, быть может, в грядущем не ждет ничего хорошего. Хотя и догадываемся порой. А насколько бы изменился образ нашего мышления, знай мы с самого начала, что небо никакое не звездное. Как бы лелеяли мы себя! А так тешим себя надеждами и умиляемся тому, чего на самом деле, возможно, и нет. Послушайте, как самоуверенно звучит: «В результате огромной работы, проделанной астрономами ряда стран, мы многое узнали о различных характеристиках звезд, природе их излучения и даже эволюции». А какое веское название: «диаграмма Герцшпрунга – Рессела!»
«Скажи, звезда с крылами света, скажи, куда тебя влечет?..» Так, кажется?
Хотя цитируют обычно тогда, когда своих слов не хватает. А тут можно просто утонуть в трясине слов.
Ладно. Поставим точку. Знак препинания. То есть, конечно же, знак продолжения. Потому что игрушечный город уже совсем рядом.
Вблизи город оказался вовсе не игрушечным. Домики были двухэтажными, разноцветными, уютными на вид, с фигурными окнами, балкончиками, черепичными крышами, вышеупомянутыми флюгерами, рельефными стенами, розами в висячих палисадничках (если это именно так называется), и с телевизионными антеннами индивидуального пользования на каждом балкончике. Улицы были вымощены гладким булыжником. У перекрестка стояла стандартная будка телефона-автомата. На одном из угловых домиков, над аккуратной дверью, газосветная вывеска извещала: «Комбинат бытовых услуг». Вывеска не горела. И было безлюдно.
Кстати, пора уже дать имя нашему герою. Местоимение «он» в конце концов приедается и может даже привести к путанице, если «он» столкнется с кем-то другим, тоже безымянным, и будет достаточно долго иметь с этим тоже безымянным дело. «О н взял пистолет, оценивающе взвесил е г о на ладони, подошел к барьеру – о н был в десяти шагах – тщательно прицелился, выстрелил – и о н упал». Кто упал: барьер, пистолет, тот, в кого стреляли или тот, который стрелял, потому что другой опередил – не совсем понятно. Так что нужно, наконец, определиться. Казалось бы, самое время задуматься о значении наименования того или иного явления континуума, о роли, которое играет слово «роза» в том, чтобы роза действительно стала розой – но не будем задумываться. Достаточно того, что мир взят в плен определениями явлений. Подумать только: «очарованность», «странность»... Стоит дать определение – и на душе спокойней. Понятней, может быть, не становится, но – спокойней.
