До часу он стирал в ванной носовые платки и всякую мелочь, которую сдавать в прачечную с остальным бельем почему-то стеснялся.
В час, почувствовав усталость — он всегда в это время чувствовал усталость, — старик прилег на диван. Это называлось у него тихий час.
Старик спал…
Первый — всем Зонам, кроме зоны С: нуль-позиция.
Диспетчер — Зоне М: нуль-позиция.
И тотчас исчез пятиэтажный дом с гастрономом и сапожной мастерской на углу. Исчез, будто его вырезали ножницами из цветной фотографии, а саму фотографию положили на черный бархат…
Диспетчер — Зоне А: нуль-позиция.
Исчезла улица вместе с домами, пешеходами, автомобилями. Она словно погрузилась в темную непроницаемую субстанцию, лишенную объема…
Диспетчер — Зоне В: нуль-позиция.
Исчезли зеленый дворик, пятиэтажки, кусты сирени, ветхая беседка. Исчез дворник, сматывающий поливочный шланг, исчез мальчик с колесом…
Диспетчер — группе А орбит: нуль-позиция.
Исчезли домики и зелень Вишневой Балки, трубы далеких заводов, лес на другом берегу широкой реки, сама река…
Исчезло небо вместе с тонким белым следом от пролетевшего самолета…
Исчезло солнце…
Наступила первозданная тьма, в которой пространство сжалось до размера точки, а секунда стала равна вечности.
Первый — всем Зонам, кроме Зоны С: свет.
Темнота сверху стала таять, светлеть, постепенно превращаясь в холодно-синюю, а затем серебристо-белую туманность, которая еще через мгновение хлынула вниз потоками яркого света. Пространство раздвинулось до границ, обозначенных сферой и диском, линия соприкосновения которых была подобна линии горизонта.
На сфере не просматривалось ни одного элемента ее конструкции, и она воспринималась как серебристо-белая поверхность, источающая свет. Невозможно было определить расстояние до ближайшей ее точки — оно могло быть и десять метров и десять километров.
Поверхность диска, испещренная мелкими концентрическими бороздами, подобно граммофонной пластинке, казалась более темной, чем поверхность сферы, и его размеры тоже не воспринимались бы сознанием, если бы не одна деталь…
Метрах в ста пятидесяти от центра этого сооружения, где на поверхности диска начинала разворачиваться гигантская спираль, стоял дом, вернее, не дом, а фрагмент дома, всего лишь один подъезд, в окнах третьего этажа которого светило солнце, и волнистые полосы переместились с экрана телевизора на середину комнаты, осветив щели в полу и диван у противоположной стены, на котором спал старик…
Он не знал, что уже давно нет дома, в котором он прожил более тридцати лет, нет того зеленого дворика, по которому он шел сегодня утром, нет арки между домами, самих домов, улицы, гастронома…
Он не знал, что от города, с которым была связана вся его жизнь, остались одни памятники…
Он не знал, что нет больше его фронтового друга, к которому собирался зайти, нет его знакомых по подъезду, нет вообще всех тех людей, которых он знал или о которых когда-либо слышал…
Старик не знал, что и сам он умер давным-давно, в начале далекого двадцать первого века, когда люди не научились еще побеждать все болезни, не научились бороться со старостью…
Он не знал, что люди, которых уже нет в живых, предоставили ему возможность еще раз увидеть солнце, землю, мокрую траву, серебряный волосок паутинки в прозрачном осеннем небе…
Он не знал, что пролежал сотни лет в тесной камере, по трубам которой циркулировал жидкий гелий, пролежал обезвоженный, с физиологическим раствором вместо крови, пролежал до того времени, когда люди уже могли излечивать все болезни, могли бороться со старостью.
Но люди не знали, как он воспримет резкий переход в незнакомый, совершенно для него новый мир. Они не имели права рисковать, и поэтому они построили этот купол, под которым с помощью миллиардов тонких лучей, пакетов волн и сжатых, как пружина, сгустков силовых полей воспроизвели по старым фотографиям и кинодокументам уголок старого города, в котором жил старик. Воспроизвели все до мельчайших подробностей: дома, деревья, автомобили, пешеходов, белые облака, желтый лист на мокром асфальте, и все это ничем не отличалось от настоящего — можно было руками потрогать ствол дерева и ощутить его шероховатость и тепло, поднять камень и почувствовать его тяжесть, поговорить с продавцом в магазине или с мальчиком, катящим колесо, и не заподозрить, что это всего лишь пакеты волн, переплетенные жгуты света, связанные воедино силовыми полями…
Старик спал в однокомнатной квартире на третьем этаже блочного пятиэтажного дома, и его сон охраняли старенький «Рекорд» с пыльным экраном, будильник на серванте, тихо мурлыкающий холодильник — привычные вещи нехитрого бытия.
Ему еще предстоит знакомство с людьми нового мира, и эти люди хотят, чтобы он не почувствовал себя среди них лишним. Но это, будет не сейчас, не сразу, постепенно…
Старик спал…
Последнему оставшемуся в живых солдату второй мировой войны снилось изрытое дымящимися воронками поле и истребители с красными звездами, летящие на запад.
