Но вряд ли дед способен простить ей предательство…
– Хорошо, Маша, – добродушно ответил дед. – Не буду давить. Я прекрасно помню, что твоим любимым поэтом был Пушкин, любимым писателем – Толстой, а любимой музыкой – «Лунная соната».
Кажется, она покраснела. Вот уж не пойму почему. Вроде бы ничего обидного дед не сказал.
С минуту еще мы топтались вокруг корабля, будто ожидая. Чего угодно – торжественной делегации с цветами, толпы мыслящих грибов, или танкового корпуса. Но мир Тени игнорировал нас столь хладнокровно, словно и впрямь состоял лишь из голой равнины.
– Ну что, пойдем? – Данилов вопросительно посмотрел на меня. – Кажется, туда…
– Счетчик помнит точное направление, – сказал дед. – Он просит меня уйти на второй план… так что – до свидания.
Рептилоид выдержал короткую паузу и продолжил:
– Я готов служить проводником. Будем двигаться?
Я кивнул.
– Эти идиоты Геометры, – буркнула Маша, – могли предусмотреть в корабле какой-нибудь НЗ. Компас, оружие, палатка… хотя бы на случай аварийной посадки.
– У них не бывает аварийных посадок, – бросил Данилов. – Хорошо еще, что они не разучились питаться в процессе эволюции.
Вспомнив приторно-солоноватый вкус пищи Геометров, я покачал головой:
– Когда попробуешь содержимое консервов, у тебя появится шанс изменить мнение.
Идти было легко. Поверхность казалась выглаженной, утрамбованной. Словно и впрямь, как в версии деда, тут проводили какие-то испытания. Почему-то вспоминались степи вокруг Байконура – однажды, после посадки, мы устроили ночной пикник с ребятами из русских экипажей, казахскими техниками и Мэн Ли Дзяном, начальником отдела грузовых перевозок. Только тогда горел костер, жарились шашлыки, бывший выпускник МГУ Сакен Жубанов по просьбе Мэн Ли виртуозно исполнял на домбре китайские песни, рекой лилась мерзкая синьдзянская рисовая водка, а я потягивал бутылочку пекинского пива – неожиданно приятного на вкус… Звезд, конечно, в небе было меньше. И пыли побольше. Здесь почему-то пыли нет совсем. И травы нет никакой. Впору устраивать санаторий для аллергиков и астматиков.
– Абсолютное отсутствие растительности, – словно прочитав мои мысли, произнес Данилов. – Очень странно. Откуда кислород?
– Из морей, – немедленно заключила Маша.
– Здесь материки занимают в четыре с лишним раза больше площади, чем моря, – ответил я, вспомнив доклад корабля.
– Вполне достаточно.
– А откуда тогда плюсовая температура?
Маша промолчала. Лишь через несколько минут заметила:
– Нас поразило то, что Геометры перестраивали свою планету на манер учебника. Нас привело в ужас, что они способны передвинуть свою звездную систему через всю галактику. Но создать целую планету… ладно, пусть не создать – окружить кислородной атмосферой и отапливать – полагаю, Геометрам это не под силу.
С ней никто не спорил, но вскоре Маша добавила:
– Петр, у меня нет ни малейших надежд тебя переубедить. И все же – тебе не кажется, что не стоит рассчитывать на союз с такой цивилизацией? По меньшей мере наивно ждать помощи от тех, кто использует планеты в качестве темных чуланов…
Я покачал головой.
– Маша, ты и представить себе не можешь, как меня порадовала эта планета. С ее искусственным подогревом, из ниоткуда взявшейся атмосферой, полным запустением…
– Почему?
– Да потому, что это вполне человеческий подход.
Данилов тихо засмеялся, спросил:
– Тогда, может быть, русский подход?
– Если окажется, что эта планета совсем никому не нужна и создана на авось – тогда русский.
Кажется, Маша обиделась. Причем не на Данилова, а на меня.
Какой-то разный у нас с ней патриотизм. Принципиально разный.
– У людей есть большое преимущество перед моей расой, – вдруг сказал счетчик. – Различия между культурами человеческого общества так велики, что вы изначально были готовы к существованию в рамках Конклава.
– Тут нечему завидовать, Карел, – ответил я. – Будь эти различия поменьше… быть может, тогда наши корабли взяли бы в плен хиксоидов.
Спорная мысль, конечно. Что ни говори, а споры и конфликты между государствами всегда подстегивали человеческий прогресс. Но счетчик не спорил. Дальше шли молча, все отвлеченные темы будто выдохлись под звездным океаном, оказались слишком мелкими и ничтожными.
Когда мы прошагали километра три, корабль почти скрылся из виду. Поднявшись на очередной холмик, все, не сговариваясь, обернулись.
Тускло-серый металл сливался с равниной. Лишь слабые радужные отсветы позволяли отличить его.
– Может, вернемся? – предложил Данилов. В голосе была ирония, и я промолчал. Но Данилов не унимался: – Петя, а ты знаешь, что будет самым неожиданным концом нашего путешествия?
– Знаю.
– Если мы никого не встретим. Ничего не найдем. Будем блуждать, пока не съедим всю пищу и не истопчем всю обувь. А после этого вернемся на Землю.
– Я знаю, Саша.
Данилов кивнул. И вдруг коснулся моего плеча:
– Петр, я бы не хотел такого исхода.
– Тогда пошли.
Мы начали спускаться с холма. Последний ориентир исчез, а звезды в этом сумасшедшем небе ничем помочь не могли. Оставалось надеяться на счетчика с его способностями.
– По меньшей мере семь…– неожиданно сказал Данилов.
– Что – семь? – не понял я.
– Мы нарушаем семь пунктов устава, просто гуляя по этой планете. Я не говорю о тех мелочах, что предшествовали прогулке.
– И тебя это пугает?
– Нет. Уже, скорее, забавляет, – Данилов пнул ботинком камень. – А обувь ведь и впрямь долго не выдержит… не по станции порхаем…
– У нас была возможность прибыть сюда во всеоружии, – напомнил я.
Данилов смолчал.
– По крайней мере, настоящее оружие нам тут не требуется… пока…– вступилась за него Маша. – Петр…
– Что?
– Ты знаешь Геометров куда лучше нас. Что их могло напугать?
Мне хотелось сказать «небо», но ведь и Геометры жили под таким же сиянием…
– Не знаю.
– Может быть – именно эта мощь? Бессмысленная, чудовищная. Пустая, но пригодная для жизни планета…
– Нет, – вот тут я не колебался. – Любая сила, даже многократно превосходящая доступное им, послужила бы только вызовом. Они бы ловчили, искали обходные пути, но никогда не пустились в бегство.
– Тогда – что-то абсолютно чуждое. Непонятное им, и оттого пугающее, – без особой уверенности сказала Маша.
– Теплее, – сказал Данилов.
– Правда?
– Я в буквальном смысле, – уточнил он. – Мне кажется, стало теплее. Впрочем, и твое предположение интересно.
– Второе предположение?
– И второе, и первое. Мы настолько мало знаем, что вправе выдвигать любые версии.
