Они все собрались там, в этой полутемной комнате: слуги, члены семьи, священник. Когда он ворвался в комнату, гремя шпорами, цепляющимися за расстеленную всюду, чтобы заглушить звуки солому, все повернули к нему белые лица.
– Кэтрин? – Хрипло дыша, он остановился в нескольких футах от кровати. Лицо ее было прекрасным и абсолютно спокойным. На нем не осталось ни следа перенесенной боли. Ее великолепные темные волосы рассыпались по подушке; темные, тяжелые ресницы выделялись на белых, как алебастр, щеках.
– КЭТРИН! – Он услышал собственный крик, и, наконец, кто-то пошевелился. Женщина, которая так часто проводила его в эту комнату и приносила ему вино, выступила вперед, держа в руках маленький сверток.
– У вас есть сын, милорд. По крайней мере, у вас остался сын!
Джосс беспокойно повернулась и прижалась к Люку. Лунный свет мешал ей. Он был беспощаден, жесток, усиливал холод в комнате. Дрожа, она поплотнее накрылась одеялом и зарылась головой в подушку рядом с головой мужа, ощущая исходящие от него тепло и надежность.
Он застыл от ужаса, не сводя глаз с женщины на кровати.
– Кэтрин.
На этот раз слово прозвучало как мольба. Он бросился на кровать, прижал ее к себе и зарыдал.
Вздохнув, Джосс наконец заснула. Ей снилось что-то неприятное и не запоминающееся. Она не слышала и не чувствовала, как через поток лунного света двинулась тень, четко обозначившись на одеяле. Она не ощутила, что в спальне стало еще холоднее. Не почувствовала, как ледяные пальцы коснулись ее волос.
– Кэтрин, Кэтрин, Кэтрин!
Имя заполнило все углы комнаты и затерялось в тени у крыши, за потолочными балками. Оно извивалось от боли.
Он поднял заплаканное лицо.
– Оставьте меня, – сказал он. – Оставьте меня с ней. – Он повернулся к служанке, и лицо его исказилось от гнева. – Унесите этого ребенка. Он убил ее. Он убил мою любовь, будь он проклят. Он убил самую прекрасную и добрую женщину на свете!
Проснулась Джосс с дикой головной болью и сразу же поняла, что ее сейчас стошнит. Не теряя времени на поиски халата, она выскочила из постели, бросилась в ванную комнату и упала на колени перед унитазом. Пока ее выворачивало наизнанку, Люк накрыл ей плечи халатом и ласково гладил по голове. Потом, он принес ей чашку чая.
Роберт Симмс служил пастором церкви в Белхеддоне в период с 1914 по 1926 год. Джосс стояла перед витражом в церкви, сделанном в его честь, и размышляла, насколько ему удавалось утешать Лидию в последние годы ее жизни. Окроплял ли он дом святой водой? Он ли хоронил ее сына? Судя по всему, в последний путь саму Лидию провожал он. Могила на кладбище у церкви заросла плющом и крапивой, но когда Джосс счистила мох с надгробия, ей удалось прочитать:
Самуэль Мэннерс, родился в 1882 г.,
умер в 1926 г.
и его жена
Лидия Сара Мэннерс, родилась в J902 г.,
умерла в 1925 г.
а также их дети
Самуэль, родился в 1920 г., умер в 1921 г.
Джон, родился в 1921 г., умер в 1925 г.
Роберт, родился в 1922 г., умер в 1936 г.
Что случалось с сыновьями в этом доме, почему они все так рано умирали? Медленно возвращаясь от церкви к калитке, Джосс остановилась на минутку у могилы своих братьев. Люк уже выполол крапиву, а она очистила от мха камень и посадила цветочные луковицы у его подножия. Джосс вздрогнула, в который раз припомнив слова Эдгара Гоуэра: «Не впутывайтесь в дела Данканов; с этим домом связано столько горя». Неужели с Белхеддоном что-то трагически не так? А если это правда, то сможет ли она быть здесь счастливой? И почему Люк так влюбился в этот дом? Почему они не ощущают зла, так пугавшего Лидию и Лауру?
Когда она вошла во двор, Люк лежал под «бентли» с дрелью в руках.
– Привет! – Голос его доносился откуда-то из-под шасси. – Лин взяла Тома в Колчестер. Тебе получше после прогулки?
– Немного. – Она прислонилась к стене каретного сарая, засунув руки в карманы и уставившись в землю.
– Люк, кофе сварить? Я бы хотела кое о чем тебя спросить.
– Давай. – Он выполз из-под машины и ухмыльнулся. Как обычно, масляное пятно на лбу и черные руки.
– Ну? – спросил он, когда они сидели на кухне с кружками горячего кофе. – В чем проблема?
– Что-то не так, Люк. Какой-то кошмар. Ты ничего не чувствуешь, Люк? – Она сидела напротив него. От запаха кофе ей снова сделалось дурно.
Его лицо стало серьезным.
– Что не так? С ребенком?
– Нет, не с ребенком. Я тут нашла письма, дневники и всякое другое, написанные моими матерью и бабушкой.
– Знаю. Я видел, как ты не могла от них оторваться. – Люк потянулся за печеньем. – Я думал, тебе просто интересно. – Он добавил кофе в свою кружку.
– Они обе пишут о чем-то ужасном, пугающем в доме.
– Ох, Джосс. – Он покачал головой. – Не начинай все с начала. Не о дьяволе же, живущем в погребе, речь? Ради всего святого! – Он поднялся на ноги, прихватив еще одно печенье. – Послушай, любовь моя, мне надо идти работать. До обеда я наметил перебрать карбюратор. – Он нагнулся и поцеловал ее. – Не ищи проблем там, где их нет. Нам чертовски повезло, что мы получили этот дом. Нам здесь хорошо. Это наш шанс начать все с начала. А у тебя появилась новая семья, о которой ты можешь много узнать. Но прибереги свое воображение для книги, Джосс. Здесь жили реальные люди. Реальные люди в реальное время. Это же не вымысел. Кто знает, может быть, твоя мать и бабушка были невротиками. Ты ведь не знаешь. А может, в них погибли будущие писательницы. И свой талант ты унаследовала от них. Мы ничего этого не знаем. Одно очевидно – дом замечательный и счастливый. Завтра приедут Элис и Джо, через три дня Рождество, так что самое время подумать о нашей семье.
Разумеется, он был прав. И потом, во время Рождества, каждый раз, когда она вспоминала трагедию своих братьев или страхи своих матери и бабушки, Джосс решительно отбрасывала воспоминания и возвращалась к заботам, которых накопилась прорва, поскольку дом был полон гостей, готовя на древней плите, она одновременно раздумывала о книге и делала заметки в блокноте, который носила в кармане джинсов. Да еще приходилось воевать с Томом, сдерживая его буйную энергию, и скрывать утреннюю тошноту и усталость. Элис обмануть было нелегко, но она делала вид, что ничего не замечает, и, невзирая на возражения Джо, который настаивал, чтобы она сама сильно не перенапрягалась, твердо и уверенно взяла на себя большую часть хлопот Джосс по дому. К своему удивлению Джосс вдруг осознала, что она потихоньку начинает расслабляться. При таком количестве гостей дом не казался слишком уж большим. Исчезла тишина. В каждой комнате были люди, шептались, заворачивали подарки, прятали пакеты. В тени двигался только серебристый отсвет от елки. Голоса в голове Джосс больше не звучали. Она дважды одна выходила на поляну ночью, чтобы взглянуть на звезды. Она стояла неподвижно, завороженная их ледяной красотой, засунув руки глубоко в карманы и представляя себе неземную красоту музыки космоса, звенящую в тишине сада. На самом деле она не слышала ничего, кроме отдаленного посвистывания чибисов под луной в поле да торопливого охотничьего призыва совы, проживавшей в старом саду за озером. Джосс улыбнулась и повернулась, чтобы идти в дом. Рождество будет великолепным, и они все полюбят Белхеддон и будут здесь очень-очень счастливы.
