Время Оскар тратил на два занятия — чтение материалов по святотельской теологии и истории ордена, а также на изучение новой для себя планеты.
В целом транзитный мирок производил хорошее впечатление. В отличие от родины Оскара, система BW712IV честно соответствовала стандартам категории B. Экономический кризис, конечно, ударил и по ней, о чём свидетельствовали пустынные космопорты, закрытые развлекательные центры и прочие нехорошие признаки упадка. Однако, даже и в таком виде здесь было где потратить свои денежки. Оскар, впрочем, старался быть осторожным, не шиковал, не делал глупостей, и постепенно приглядываются к обстановке.
Он не предпринимал никаких попыток связаться с единоверцами, но и не скрывался, справедливо полагая, что рано или поздно его обнаружат. Кто-нибудь обратит внимание на одинокого человека, разгуливающего в странном наряде. Либо заинтересуется показаниями сканеров. Либо ещё как-нибудь: информация, как вода, обязательно да просочится.
Что касается богословских вопросов, то, насколько ему стало ясно из прочитанного, в орденской среде отношение к почтенному Ввагру Паргентуму было сложным. С одной стороны, богословская линия, которую представлял Паргентум, была в конце концов отвергнута Орденом как еретическая. Зато деяния настоятеля, в особенности же последний его поступок, считались достохвальными и всячески превозносились… В любом случае, его появление создавало для святотельцев известную проблему. Поэтому он не слишком удивился, когда однажды вечером обнаружил у себя в почте — он снимал средней паршивости номер в гостинице неподалёку от космопорта — традиционное орденское приветствие и просьбу о конфиденциальной встрече на нейтральной территории.
— Да, вы совершили это, досточтимый мастер, — собеседник как раз дошёл до этого самого пункта, — но всё-таки ваши богословские воззрения…
— Они не изменились, — бросил Оскар. — И, надеюсь, не изменятся. Единственный путь к Воскрешению Святого Тела — непрестанная молитва и только она одна. Иного не дано.
— Откровенно говоря… — говорящий замялся, — нас, то есть руководство Ордена, беспокоит некое обстоятельство… Давайте говорить начистоту. Никто не сомневается в вашей мудрости и в вашей сердечной близости к Богу. Однако, прошло столько лет. Духовная власть, стоящая над нами — и над вами, досточтимый мастер, и над вами тоже, — приняла определённые решения, касающиеся нашего общего пути. Мы должны подчиниться им. В общем… вы ведь не собираетесь открыто проповедовать свои взгляды?
Это был момент истины. Кралевский выдержал приличествующую паузу, потом мотнул головой.
— Я буду делать то, что велит мне моя совесть, и никто не сможет мне это запретить. Но сейчас я не собираюсь заниматься проповедью среди братьев. Мне нужно многое обдумать. Пока что я хочу пожить наедине с собой. Как частное лицо. Возможно, когда-нибудь… — он сделал ещё одну паузу, — но пока об этом рано, — отрезал он.
Собеседник откровенно обрадовался.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, досточтимый мастер, — заулыбался он, — это прекрасное решение, устраивающее всех нас. Теперь последний вопрос. Орден не хочет и не смеет оставить такого человека, как вы, мастер, без своей поддержки. Простите за обращение к этой теме, но… Вы нуждаетесь в материальной помощи? У вас есть деньги?
— Я не бедствую. Пара миллионов у меня есть, — небрежно бросил Оскар.
— Вот как? Могу ли я узнать нечто о происхождении этих средств, мастер? — вежливости в голосе собеседника не убавилось, но взгляд стал холоднее, хотя и уважительнее. Кралевский окончательно уверился в том, что с ним беседует не просто смотрящий от Ордена в системе, а кто-то из высшего руководства.
— Охотно удовлетворю ваше любопытство, велемудрый арисата, — Оскар, прикинув возможный ранг собеседника, поименовал его высоким титулом.
Собеседник прищурился.
— Вы почти угадали. Можете обращаться ко мне «высоко просвещенный авва».
Кралевский чуть подумал, потом почтительно склонил голову. «Высокопросвещённый авва» был, насколько он помнил, на две или три ступени выше «мудрого арисаты». Обладатель такого титула принадлежал к высшей иерархии Ордена.
— Впрочем, вы можете назвать меня просто «авва», — добавил тот.
Оскар снова склонил голову — он понял, что ему оказали честь.
— Как вам будет благоугодно, авва, — сказал он со всей возможной почтительностью. — Я думаю, вы и без того знали, что у меня есть кое-какие средства, не знали только сумму. Что касается их происхождения, то я считаю его честным. Не буду сейчас рассказывать всю свою историю, чтобы сберечь время…
— Понимаю, — собеседник обозначил губами вежливую улыбку. — Но всё же ответьте мне на мой вопрос. Пока что меня интересует только это.
Кралевский постарался взять себя в руки. Он был готов к тому, что беседа может в любой момент перейти в допрос, но чувствовал, что именно сейчас ему придётся быть очень убедительным.
— Однажды — неважно, при каких обстоятельствах — мне довелось спасти человека. Точнее, — добавил Кралевский, — я его разморозил. В ситуации, когда он мог остаться в анабиозе навсегда.
— Очень интересно, — взгляд собеседника слегка расфокусировался, как будто он к чему-то прислушивался.
— Его звали Ли Юн. Китаец. Он всю жизнь был слугой одной богатой женщины, — Оскар сделал паузу, как бы припоминая дальнейшее. На самом деле вся история у него была заготовлена заранее, и была, в общем, правдивой; самая хорошая ложь получается из чистой правды, чуть-чуть подогретой недоговорённостями. Кралевский понимал, что прямое искажение фактов иногда необходимо, но этим сильнодействующим средством нужно пользоваться с осторожностью.
— Он говорил мне, что та женщина разорилась. В конце концов она то ли продала его заготовителям, то ли умерла, — он не очень-то распространялся на эту тему… Старик был благодарен мне за то, что я его разморозил. Но он прожил недолго. Он умер.
— Как? — иерарх неожиданно заглянул ему в глаза. Оскар взгляд выдержал.
— Он покончил с собой. Воткнул себе в шею какую-то иголку. После его смерти я нашёл записку, адресованную мне. Понимаете? — Кралевский замолчал, не желая смазывать впечатление от рассказа. Ему хотелось, чтобы собеседник сам додумал за него окончание истории.
— Понимаю, — протянул собеседник. — В записке, скорее всего, был номер счёта и код доступа. Вы, наверное, решили, что этот верный слуга всю жизнь подворовывал деньги у своей госпожи? И всё-таки решились взять эти средства?
Оскар демонстративно потупился.
