«Ох, не только стреляные гильзы вывозят деловые из военного городка. Откуда, спрашивается на диких рынках берутся детали от крупнокалиберных «утесов», «кордов» и «браунингов»? — подумал Лабух. — Хотя металлисты снабжаются с каких-то других складов и никому не рассказывают, где эти склады находятся. А если бы и рассказали — мало бы что изменилось. На склады металлисты ходят рейдом, человек по пятьдесят, и хорошо, если возвращается половина...»
— Ну, вы поиграйте немного, — попросил командир, когда с обедом было покончено и законные «фронтовые» сто грамм контрабандной водки выпиты. — Только негромко. Не любим мы громкой музыки.
Лабух и Мышонок включили гитары в акустический режим, Чапа извлек щеточки. И они поиграли. Они пели про то, как «...На опушке леса старый дуб стоит, а под этим дубом партизан лежит, он лежит, не дышит, так, как будто спит, золотые кудри ветер шевелит...», и «По улицам Берлина полк пройдет, там лежит конец войны...». И про незадачливых самураев, кубарем летевших наземь, под напором стали и огня. И, конечно же, «По танку вдарила болванка...». Эту песню они пели уже вместе с танкистами. Потом пели танкисты. Хорошо пели, душевно и слаженно, так что Лабух понял, что они действительно — экипаж. По тому, как люди вместе поют, всегда можно понять, как они друг к другу относятся.
Потом командир извлек откуда-то видавшую виды гитару. Простую, не боевую, с треснувшей декой. На деку была налеплена смуглая переводная девица, застигнутая фотографом в тот момент, когда она еще только собиралась что-нибудь на себя нацепить. Вид у девицы был ошарашенный. Трещина на деке проходила как раз на уровне талии дивы, так что красотка, казалось, только что вырвалась из лап нерадивого фокусника, который распилил ее пополам, но не до конца.
Подполковник виновато посмотрел на Лабуха, дескать, извини, понимаю, что не умею, но очень хочется, взял аккорд и сначала осторожно, примериваясь, а потом уверенно запел.
Закрыт проезд и дальний лес оцеплен,
И горизонт в разрывах и огне,
И если кто-то говорит о цели,
То в том же смысле, что и на войне.
Вот с направляющих, настильно, с тяжким шипом
Сорвалась смерть, неистова и зла.
И крикнуть хочется — да нет ли здесь ошибки,
Постойте, парни, ведь своя ж земля!
Отчизна же, а мы ее кромсаем!
Ведь мы стреляем по своей земле
И губим сад, который не посажен,
И тупо месим нерожденный хлеб...
Но в мирной тишине, такой огромной,
Мы понимаем — все-таки нужны
На полигонах оспины воронок,
Как будто бы прививки от войны!
Песня была явно местная, экипаж ее хорошо знал, но не подпевал, потому что, когда поет командир, остальные должны молчать и слушать.
«Он мог бы стать бардом, — подумал Лабух. — Но не стал, потому что стал командиром. Почему-то нельзя быть одновременно командиром и бардом, хотя среди военных барды все-таки встречаются. Ну что ж, зато подполковник и, судя по всему, хороший командир...»
— Время, — сказал Мышонок и посмотрел на Лабуха. — Нам надо идти. Спасибо вам, мужики.
— И вам спасибо, ребята, — командир встал. — Что же, нам пора, и вам пора. На Старом Танковом скоро смена кончается, как раз успеете добраться. Вы к нам еще приезжайте. Когда мы этого гада прикончим. Вот тогда мы с вами споем и спляшем!
— А когда вы его прикончите? — встрял Мышонок.
— Может быть, завтра, — задумался подполковник, — а может быть, через месяц. Но что прикончим — не сомневайся!
— Видели мы вашего гада, и экипаж его разглядеть успели, — решился, наконец, Лабух. — Это тоже ветераны, только клятые, вам с ними не справиться. Во всяком случае, стрелять в него бесполезно.
— Где видели? — подполковник сразу посерьезнел и подобрался.
— В Ржавых Землях, мы же шли через Ржавые Земли. — Там...
И Лабух, как мог, с помощью Мышонка и Чапы рассказал, что они видели в Ржавых Землях. Как ни странно, подполковник им поверил. Несколько раз уточнял, какое вооружение у монстра, сколько клятых в экипаже и прочие военные подробности. Потом задумался и сказал:
— Что ж, я тоже кое-что слышал, знаю, что на полосе отчуждения творится что-то неладное. Надо будет с летунами потолковать, у них тут недалеко аэродром, пусть смешают там все с землей, а мы подчистим. Клятые, не клятые — бомбе да снаряду все равно.
— Там и так все смешано с землей, — Лабух вздохнул: ну не понимал его бравый подполковник, — не поможет ваша бомбежка. Только хуже будет.
— Почему это хуже, — возразил подполковник, — поддержка с воздуха всегда помогала, а я где только не был. Боевые вертушки вызовем. Не сомневайся, все равно победа будет за нами!
— Да чихали клятые на ваши вертушки большим чихом! — Лабух очень хотел объяснить подполковнику, что клятых никакими бомбами не возьмешь, но не знал как. — В земле солдат больше, чем на земле, и оружия тоже больше, как вы не понимаете!
— У нас оружие современнее, а значит — лучше, — не соглашался подполковник, — у нас электроника, оптика ночная, баллистические вычислители, а там, на полосе отчуждения, одно старье! Туда отслужившую технику раньше свозили и расстреливали на потеху высоким чинам. Любили начальники полюбоваться на горящий танк или самоходку. Еще туда беспилотные мишени падали, когда зенитные комплексы работали. Там одни обломки, не могут обломки победить целое.
— Да цель-то у любого оружия одна: убить, не понимает оружие другой цели. Это человек может просто так пострелять, а оружие всегда готово убить. Они, эти клятые ветераны, сильнее хотят убить, чем вы, подполковник, потому что они больше ничего не хотят.
— Все равно мы его прикончим, и хватит на эту тему. Вы мне кончайте армию в моем лице разлагать всякими дискуссиями, — офицер отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
— Так ведь этого прикончите — новый появится, — Чапа уже свернул барабаны и, как человек практический, жаждал определенности.
— Новый появится — и его прикончим, — уверенно заявил командир. — Не мы, так другие. В танке место пусто не бывает.
— Ну, удачи! — Лабух закинул кофр с «Музимой» за спину. — Мы пошли.
— Как же так, без войны, — пробормотал подполковник вслед. — Жить-то как?
Но музыканты его уже не слышали. Они вышли с жилой территории и направились к проходным Старого Танкового завода, где вот-вот должна была кончиться смена.
Глава 10. Старый Танковый
Проходные старого танкового завода напоминали вход на заминированную станцию метро. Все турникеты были перекрыты, только у одного, самого дальнего, одиноко маялся пожилой вахтер, вооруженный музейным револьвером. Вахтер долго и пытливо всматривался в их лица, сверялся с какими-то бумажками, потом звонил по внутреннему телефону и, наконец, сурово кивнув, пропустил на территорию. За проходными было удивительно безжизненно. Справа и слева громоздились разноэтажные корпуса цехов и каких-то заводских служб, угрюмые и явно необитаемые. Только маленький киоск, прилепившийся к стене закопченного, с высокими трубами, торчащими из подлеска, выросшего на крыше, здания, указывал на то, что здесь есть жизнь. В киоске торговали сосисками в тесте и беляшами.
