- Но... чер не может иметь тысячу баллов.
- Почему же?
- По определению.
- Вы ошибаетесь, - спокойно возразил Никита Николаевич.
- В таком случае, ошибается все наше государство, ошибаются все люди и...
- Вы хотели сказать - система? Нет. Хорошая система не ошибается. А у нас она хорошая, Иван Петрович. Очень хорошая.
- Вас подобные мысли не пугают?
- Раньше - да. Пугали. Теперь я боюсь совсем другого.
- "Неотложки"?
- Да ну, перестаньте! Я старый и нищий, что мне терять? Боюсь я не за себя, а за нее, за систему. Она все-таки не идеальна. И я бы не хотел видеть, как она рухнет. Но когда-нибудь это произойдет. Вот этого я и опасаюсь.
Белкин погладил макушку и с тоской посмотрел на окно.
- Вернемся к делу, Никита Николаевич. Что мы имеем? Некоторые люди, далеко не дураки, попадают сюда, в блок. С этим можно согласиться - либо ошибки в тестах, либо чей-то злой умысел... Ладно, приняли за версию. А некая организация под названием "неотложка" их убивает...
- Говоря "организация", вы локализуете явление. Вы ее как бы отгораживаете от системы, а это, между прочим, ее часть. Именно так. "Неотложка" - институт государства, вроде Гуманитарной Службы или Этического Совета. Или вашей полиции.
- А вам не приходило голову поделиться этими соображениями с Советом? Да что ж это я!.. - рассердился Белкин. - Никита Николаевич, вы опять уводите меня в сторону! Мы остановились на "неотложке". Система, не система - бог с ней! Она выбирает или отбирает... ну?!
- Сначала она проверяет, долго и тщательно. Если подозрения подтверждаются, следует тестирование. Не обычное, ежемесячное, а всестороннее через федеральный исследовательский центр. То, что мы последний раз проходим в двадцать лет. После двадцати проводить контроль нет смысла - так считается. Но у "неотложки" свои резоны.
- И Андрея Белкина...
- Да, вчера его подвергли полному контролю. И знаете, что странно? Я давно уже ничему не удивляюсь, но вчера...
В дверь позвонили, и на кухне раздался грохот - Никита Николаевич что-то выронил из рук.
Белкин вскочил с кресла и, скинув ботинки, тихонько перебежал к профессору.
- Никого не ждете? - спросил он одними губами.
- Кроме "неотложки".
- Не ошпарились? Хорошо, встаньте за стену, чтобы вас из коридора не было видно. И-не дышать! В дверь позвонили снова.
- Ну иду, иду! - по-стариковски проблеял Иван'' Петрович. - Кому там неймется?
- Никита Николаевич, откройте!
- Ну открываю, открываю уже. А кто это?
- Полиция.
Белкин достал из-под пиджака разрядник и переставил флажок на малую мощность, но подумав, сдвинул его вверх, к самому ограничителю. Пистолет он оставил в кобуре, лишь отстегнул клапан. Иван Петрович надеялся, что стрелять все же не придется.
- Откройте немедленно! Полиция! - повторили в коридоре.
- У меня тут заело!.. Вы не могли бы оттянуть ручку на себя? Эти замки, беда с ними... Я открываю, надо только подержать...
- Да держу я, держу!
Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку. Белкин коснулся контактным усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.
Секунд пять снаружи не было слышно ни звука. Потом дверь отпустили, и чья-то голова гулко стукнулась о кафель.
Глава 8
Пятница, вечер
С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют - когда еще удастся!
Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.
Каждый залп сопровождался криками "ура!", и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.
Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.
Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.
Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:
- Царапин вызывает.
- Секунду, Царапин, - отозвалось в черепе. - Связь не прерывать. Жди.
- Хорошо, жду.
- И не трепись, - велел голос. - Стой молча!
Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился - кругом были люди.
Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания - разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.
Внезапно три буквы в слове "Единения" выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.
Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно - как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку - попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.
- Докладывай, - сказал голос.
Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый за ухо динамик, а естественным образом - самими ушами, причем двумя.
- Я их передал, - молвил Илья.
- Это и так ясно. Кто второй?
- Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь...
- Просто? Уверен?
- Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете...
- Достаточно, - прервали Илью. - Художника мы сами прощупаем, без тебя.
- Художника?..
- Да, Царапин, чера Вадима Ветрова. Художника. Спасибо за сотрудничество...
Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.
"Спасибо за сотрудничество, но..." - представил себе Илья и оцепенел в ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно - сзади. Там еще двое, с крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи...
В нависшей тишине было слышно, как загомонили на улице - мимо фургона брела толпа из смотровой башни. Люди делились впечатлениями и что-то выкрикивали - скорее по инерции, чем от веселья. Кто-то пробарабанил по стенке нехитрый ритмический рисунок: "та-та-тратата".
Илья вздрогнул.
- Ой, забыл! - выпалил он.
- Тише. Что забыл?
- Вчера вечером... Виноват, закрутился. Надо было сообщить, а я... Этого Эйнштейна...
- Следы оставил?
- Я? Нет. Я до него вообще не добрался.
