Я отставляю в сторону нетронутое мороженое и недопитый коктейль и вызываю по хардерской связи Советника по транспорту.
Для получения нужной информации можно было бы, конечно, сходить в диспетчерскую службу космопорта, но по въевшейся в душу хардерской привычке я стремлюсь затратить как можно меньше времени на достижение своих целей. Глупо, если учесть, что в ближайшие полтора часа придется ломать голову, чем бы занять себя…
В ответ на мой запрос отвечает приятный, но никому, кроме меня, не слышный мужской голос. Даже жаль, что он принадлежит компьютеру, а не живому человеку. Мне, например… хотя, если вдуматься, зачем?..
Как это обычно бывает при общении хардера с Советниками, больше времени уходит не на поиск нужной информации, а на уточнение, какая именно информация требуется… Задача вовсе не надуманная, если учесть, что Советникам Щита доступен весь запас знаний человечества и, как отдельные личности полагают не то в шутку, не то всерьез, еще кое-что сверх этого.
Тем не менее, вскоре я получаю нужные сведения. И сомнения мои оказываются вполне обоснованными.
Все билеты на аварийный рейс “Этернеля” были распроданы за неделю до старта. Четыреста двадцать семь человек, если не считать членов экипажа. Тем не менее, к вылету лайнера явились лишь триста восемь человек, так что сто девятнадцать по каким-то причинам предпочли не лететь. Судя по данным, полученным от службы регистрации, лишь семь человек из этого количества опоздали на рейс, потому что явились в космопорт тогда, когда корабль уже был на взлете. Еще троих, как выяснилось уже сегодня, ввело в заблуждение время старта: ноль часов три минуты, вследствие чего они не сумели соотнести это время с нужными сутками, видимо, полагая, что смена даты происходит утром, с восходом солнца…
Об остальных ста девяти несостоявшихся пассажирах информации нет.
Я настолько ошарашен этим сообщением, что зачем-то благодарю комп в лице несуществующего Советника за помощь, и тут же вызываю на связь Статистика.
Теперь-то я знаю, что мне нужно.
Мне нужны данные о динамике изменения общего количества людей, не явившихся на посадку в космические лайнеры за последние полгода. Потом — за год, за три, за пять… До тех пор, пока в моей голове не нарисуется четкая диаграмма.
Забыв про наручный комп-кард, я рисую этот график ногтем на так кстати подвернувшейся под руку салфетке. И не верю глазам своим…
Во-первых, за последние три года количество пассажиров, не явившихся на рейс, которому суждено было завершиться катастрофой, в среднем на пятнадцать-двадцать процентов неизменно превышало эту цифру для “благополучных” спейс-лайнеров.
Во-вторых, за последний год налицо была явная тенденция этого показателя к росту. Если когда-то на посадку на “роковые рейсы” не являлось в среднем восемь-десять процентов от общего количества пассажиров, то теперь это количество составляло, как правило, двадцать пять — тридцать, а иногда и сорок процентов.
И, наконец, в-третьих, тот же самый феномен отмечался и в отношении воздушных, морских и наземных пассажирских перевозок на нашей планете.
После моего вопроса о том, обратил ли уже кто-нибудь внимание на эту странную закономерность, Статистик, казалось, чисто по-человечески задумался, а потом сообщил, что на сегодняшний день зарегистрировано лишь два случая проявления интереса к подобным неявкам пассажиров на авиарейсы, обреченные на катастрофу. И оба относятся еще к двадцатому веку. Так, в конце пятидесятых годов это был американский социолог Джеймс Стаунтон, а в девяностые годы проблемой заинтересовался известный автор мистических триллеров Стивен Кинг, причем первый лишь обобщил фактический материал и вывел статистический закон, который впоследствии получил его имя, а второй, вполне в духе своих романов, выдвинул гипотезу о том, что у некоторых людей в экстремальных условиях будто бы “оживает” скрытое в их подсознании атавистическое чутье на близкую опасность. С тех пор в газетах и прочих средствах массовой информации данный феномен лишь время от времени упоминался в числе других загадочных явлений, сопровождающих развитие человечества.
Я даю Статистику отбой и некоторое время взираю на скрин-окно кафебара, бездумно созерцая, как по черному бетонному полю красные кляксы могучих тягачей буксируют длинные многоступенчатые туловища белоснежных спейс-лайнеров. Через час с небольшим один из таких кораблей умчит меня на Планету Бурь, и я, скорее всего, так и не вспомню ни о законе Стаунтона, ни о загадочном росте числа тех прозорливцев, которым удается перехитрить свою судьбу…
Чей-то силуэт останавливается рядом с моим столиком, и я слышу сипловатый голос:
— Скучаем, мил-человек?
Я поворачиваю голову и едва не вздрагиваю. Голос принадлежит уже знакомому мне Трудяге, в одной руке которого надежно сжат граненый стакан с какой-то скверно пахнущей жидкостью, а в другой стыдливо прячется малосольный огурчик-пикуль.
— Можно составить тебе компанию? — по-свойски осведомляется Трудяга и садится напротив меня, не дожидаясь ответа.
— Куда путь держим? — спрашивает он так, будто ему это действительно интересно.
— На Венеру, — кратко отвечаю я, вновь принимаясь за свой коктейль.
— А я — на Уран, — охотно сообщает он. — Слышал, небось, про Голконду? Это рудник такой, я там инженер-механиком уже четвертый год работаю… Жены-то у меня нет, только сын имеется, но только оболтус он у меня, самый настоящий оболтус!..
— Насчет этого я уже в курсе, — говорю я. — Случайно слышал в зале ожидания ваш разговор с тем лощеным типом…
Он с внезапным подозрением вглядывается в меня, потом шумно проглатывает содержимое своего стакана и с хрустом разгрызает огурчик.
— Ну и дрянь вы здесь пьете, ребята! — ворчит он, косясь на мой, переливающийся всеми оттенками радуги, коктейль. — Что за время настало, а? На всей Земле нигде чистого спиртяги не отыщешь и не то что медицинского — технического хотя бы!.. Так что ты, мил-человек, насчет какого-то разговора упоминал? О чем речь-то?
— Именно это я и хотел, честно говоря, у вас узнать, — признаюсь я. — До меня долетали лишь отдельные слова, и я не всё понял из вашей беседы, но…
— Какой беседы? — искренне удивляется инженер-механик. — С кем?
— Вы рассказали о проблемах, связанных с вашим сыном, одному человеку в зале ожидания, — терпеливо излагаю я. — Выслушав вас, он стал предлагать вам какой-то способ решить эти проблемы… что-то, якобы связанное с изменением судьбы… точно сказать не могу. Когда вы вспылили, он извинился и покинул зал. Неужели вы этого не помните?
На лице человека напротив написано неподдельное изумление. Вообще-то я не физиономист, но сейчас мне ясно, что мой собеседник не притворяется.
