— Разрешите начинать, Анатолий Борисович?
Ермаков кивнул и ловко спрыгнул на землю.
— Надевайте спецкостюм, — сказал он и, понизив голос, добавил: — Да не волнуйтесь, спокойнее…
Быков пожал плечами и разлаписто полез в машину. Дауге шагнул было к нему, но остановился и медленно отошел. Юрковский стоял в стороне, посвистывая, поглядывая то вниз, то в сторону транспортера. Краюхин сидел на корточках, оживленно переговариваясь с «отцами города» над картой, развернутой на земле. Михаил Антонович и Спицын молча возились у крошечного радиоаппарата.
— Включите микрофон и опустите шлем, — сказал Ермаков, усаживаясь рядом с Быковым.
Они помогли друг другу пристегнуться к сиденьям широкими лямками, и Быков вопросительно взглянул на серебристый шлем командира, склонившегося над приборами.
— Пошли, — негромко прозвучало в наушниках.
Алексей опустил пальцы на пульт, и «Мальчик» сначала медленно, затем все быстрее и быстрее устремился вниз по склону. Внизу он вздыбился, перевалил через первую груду щебня и нырнул в воронку. Пробег начался.
Быкову некогда было заниматься сравнениями, но где-то в глубине сознания всплыла фраза: «Как лягушка в футбольном мяче», — и он бессознательно повторял ее шепотом. В квадратном отверстии люка мелькало то голубое небо, то черная, словно обугленная, земля, то замшелая макушка гранитного валуна. «Мальчика» бросало из стороны в сторону, гремели гусеницы, скользя по камням, но мотор гудел ровно и весело, без перебоев. «Этим меня не запугаешь», — упрямо думал Быков. Транспортер с ревом ринулся в глубокий ров. На мгновение в люке мутно блеснула неподвижная коричневая поверхность, на колени водопадом хлынула вода.
— Вперед! — весело крикнул Быков.
На другой стороне рва «Мальчик» приостановился. В нескольких метрах впереди возвышалась почти отвесная стена красноватой глины. «Метров пятнадцать-двадцать, — мельком подумал Алексей. — Попробуем». Краем глаза он заметил, что Ермаков ухватился руками за сиденье. «Как лягушка в футбольном мяче…»
С вершины холма транспортер казался маленьким серым жучком, пробирающимся по вспаханному полю. Вот серый жучок полез на стену. Каким-то непонятным образом ему удалось проползти несколько метров. Затем он дрогнул, сорвался и в тучах красной пыли опрокинулся на спину.
— О черт, — пробормотал секретарь горкома, — шел бы в объезд!
Дауге нервно сплюнул.
— В объезд нельзя, — спокойно сказал Краюхин. — Не по правилам. Внимание!
Что-то случилось там, под красноватой стеной. Жук зашевелился. Из его туловища вдруг вытянулись в стороны коленчатые блестящие ноги, медленно согнулись и снова перевернули его спиной вверх. Мгновение, другое… Упираясь тремя стальными стержнями в подножие стены и осторожно нащупывая опору четвертым, «Мальчик» подтянулся до вершины, вцепился в нее гусеницами и двинулся дальше, на ходу убирая внутрь себя опорные рычаги.
— Молодец! Вот молодчина! — возбужденно проговорил Юрковский. — Настоящий мастер!
— Может, все же возьмем вместо него лишнего пилота? — заметил Краюхин, поднимая к глазам бинокль.
Быков ликовал. Все шло как нельзя лучше. «Мальчик» брал препятствие за препятствием. Крошились под гусеницами камни, расплескивалась жидкая грязь из глубоких круглых ям, с пушечным гулом валились сбитые валуны. Несколько раз Ермаков, следивший за маршрутом по карте и компасу, указывал направление — без этого Быков непременно сбился бы, хотя старался вести машину точно по прямой.
— Сколько прошли, Анатолий Борисович?
— Осталось километра полтора…
И в этот момент совершенно неожиданно и бесшумно впереди встали столбы малинового пламени. Быков отшатнулся и остановил машину.
— Вот они, краюхинские сюрпризы, — пробормотал он.
Огонь быстро распространялся. Казалось, горели камни. Черные струи дыма, мешаясь с кровавыми языками, то стлались по земле, то взлетали высоко вверх. Сухой горячий ветер поднял тучи пыли.
— Сгущенный бензин! — встревоженно сказал Быков. — Напалм! Вот придумано…
Ермаков молчал. Быков усмехнулся, опустил на люки спектролитовые щитки и тронул клавиши. «Мальчик» на полном ходу нырнул в огненную бурю.
Когда горизонт заволокла мутная темно-малиновая пелена, секретарь горкома кашлянул, председатель горисполкома подошел ближе к радиоаппарату, а Краюхин сказал невозмутимо:
— Я приказал зажечь там несколько десятков бочек бензина. Каких-нибудь семьсот-девятьсот градусов в течение нескольких минут. Пустяки. «Мальчик» должен выдержать отлично, так. А вот выдержат ли нервы…
«Мальчик» выдержал, выдержали и нервы. В облаках жирной копоти транспортер скатился в речушку, отмечавшую конец маршрута, и остановился. Торопливые волны набегали на почерневшие, отливающие лиловым блеском бока машины, окутанной паром. Слышалось шипение. Постепенно панцирь остывал. Быков потряс за плечо Ермакова, беспомощно повисшего на лямках. Но Ермаков был в сознании.
— Прошли… — слабым голосом пробормотал он. — Хорошо прошли, — повторил Ермаков. — Я рад за вас… и за себя.
Быков смущенно хмыкнул.
Весь обратный путь по равнине вдоль ручья они молчали. И, только сворачивая к кургану, на вершине которого несколько фигурок размахивали руками, приветствуя их, инженер сказал:
— Одно мне непонятно, Анатолий Борисович. Откуда здесь, в тундре, такие разрушения?
Ермаков долго не отвечал, отстегивая пряжки лямок. Затем неохотно проговорил:
— Над этим районом взорвалась ракета… фотонная ракета, только и всего.
— Я так и думал, что здесь был взрыв…
Это было все, что мог сказать изумленный и потрясенный Быков.
В конце позднего обеда (с рюмочкой коньяку по случаю удачно проведенного пробега) Краюхин попросил внимания и объявил:
— Ермаков и Быков на неделю переводятся на санаторный режим. Никакой работы. Приключенческие романы, прогулки и сон. Остальным готовиться к приему «Хиуса». Получено сообщение, что машина стартовала от «Циолковского» и будет у нас через пять-шесть дней.
Быкову приснилось, что Ермаков поставил «Мальчика» в ангар. Транспортер был раскален докрасна, и ангар пылал холодным багровым пламенем. Быков сорвал со стены огнетушитель, но Ермаков рассмеялся, потряс его за плечо и закричал в самое ухо, почему-то обращаясь на «ты»:
— Проснись, Алексей! Проснись, говорят тебе!
Тут Быков заметил, что на Ермакове блестящий хлорвиниловый плащ и что это вообще не Ермаков, а Дауге. Быков сел на кровати и протер глаза:
