Опять молчит Тимофей. А ведь такая изумительная идея! Но вот он перестал иронически улыбаться, сейчас что-нибудь скажет по существу.
— Теперь я понимаю, почему тебе не везет, — ни с того ни с сего заключил Тимофей. — Всю жизнь будешь одиноким, если годам к шестидесяти, когда у тебя появятся настоящие деньги, за тебя не пойдет какая-нибудь кукла, вроде…
Вадим сжал кулаки.
— Опять?
— Да что, мало ли таких? Я твою Римму и вспоминать не хочу. А только знай, что романтиков и чудаков девушки не любят. Им нужны люди поспокойнее. И рыцарство твое они презирают, и твое волнение… Ты же ничего не можешь скрывать — ни восхищения, ни радости… Даже ревность из тебя прет наружу.
— Ну и пусть! — Вадим хрустнул пальцами и закинул руки за голову. — Почему ты за всех говоришь? А Римму не трогай. Я же о твоей Стеше ничего не сказал.
Тут пришлось и Тимофею обидеться.
— Спасибо за сравнение.
Неожиданный толчок, свист, шипение форсунки. В открытый люк врывается ветер и мчится дальше по коридору.
Но вот все стихло. Диск летит уже по инерции. Видно, Дерябин, стоявший за пультом радиотелеуправления, несколько изменил направление полета и выключил двигатели «Униона». Теперь можно не опасаться, что он опустится на чужом берегу.
— Я же говорил, что двигатели остались, — умиротворенно проговорил Вадим, наклоняясь вниз, точно он мог их увидеть. — Тимка, смотри, орел! Неужели орлы так далеко залетают? Рыбу он, что ли, высматривает? Сумасшедшая птица!..
Бабкин нехотя посмотрел вниз. Действительно, распластав широкие крылья, неподалеку парил орел. Казалось, что ветер его несет вслед за диском.
Всем корпусом наклонившись над люком, Вадим пригляделся и с тревогой обернулся к Бабкину.
— Мне что-то не нравится эта птичка. Из-за такой вчера самолет разбился.
— У нас скорость другая… Не столкнемся. Правда, я слыхал, что орлы иногда нападали на планеристов. Но здесь мы в безопасности.
— Да я не о том. Приглядись получше.
Не надо было особенно напрягать зрение, чтобы заметить странное радужное сияние над крыльями птицы. Похоже, что мельчайшая водяная пыль играла в лучах солнца. Крылья вздрагивали от ветра и казались неживыми, не было в них упругости и воли, орлиной воли, коей человек так часто наделяет эту могучую птицу.
Ветер подогнал ее к диску, и теперь Тимофей уже ясно видел прозрачный воздушный шар и привязанное к нему чучело орла. Даже не чучело, а схематический макет, чем-то напоминающий первые конструкции юных авиамоделистов. Крылья были обтянуты черной тканью пли целлофаном, хвост картонный. Однако, несмотря на примитивность этой игрушки, Бабкин прекрасно отдавал себе отчет, что сработана она не в кружке моделистов где-нибудь поблизости отсюда, скажем в Артеке, что это не забава пионерская.
— Поймать надо, обязательно… — прошептал Вадим. — Здесь не просто шар с листовками.
— Почему с листовками? Наверное, с фотоаппаратом.
— А я-то думал, что с такими подлыми штуками давно покончено, — вздохнул Вадим и неожиданно стукнул кулаком по звенящему металлу. — Но что же мы будем делать? Любоваться?
— Выходит, что так. Сама она в люк не залетит. — Бабкин пристально смотрел на черную птицу и мысленно как бы ощипывал ее, сдирал кожу, чтобы добраться до нутра. — Интересно, какой у нее там приемничек? На транзисторах, наверное?
Вадим рассердился.
— Тебя только это интересует. А подумал ли ты, что про такую птицу никто ничего не знает? С земли шар не заметишь. Да и с самолета тоже трудно: промелькнет — и все. А птичка эта спокойненько пролетает над нашими пограничными и военными объектами и снимает, что нужно. Кто догадается, что орел может быть воздушным разведчиком?
— Но мы ведь расскажем.
— А доказательства где? Мало ли что померещилось двум чудакам. Мягко выражаясь, мы лица с тобой не официальные. Да и поверить трудно. Спрятались в диске, а потом, чтобы заслужить прощение, проявили бдительность и разоблачили наглые происки капиталистов. У них, мол, даже птицы шпионят. Действительно, курам на смех. А кроме того, еще неизвестно…
У Вадима чуть было не вырвалось признание, что он не уверен в благополучном исходе путешествия. Будут ли они живы? Но вовремя спохватился. Даже думать об этом нельзя.
— До чего же обидно, — злобно проговорил он. — Болтается шпионка под самым люком, а достать нельзя. Веревкой бы как-нибудь зацепить.
— Специально ее для нас припасли, — скептически отозвался Тимофей, но вдруг быстро поднялся по лесенке.
Где-то здесь была лебедка. Вот она — под прозрачным колпаком из пластмассы. Трос стальной, но где же он заканчивается? Пришлось Бабкину снова спуститься вниз. Высунув голову из люка, он сразу заметил втулку, сквозь которую проходил трос с грушевидной гирькой на конце.
— Не достать, — сказал он с сожалением.
Вадим осматривал закрытую лебедку. Надо как-то освободить трос. Барабан удерживается электромагнитной собачкой, а к ней подходит кабель. Если его отсоединить, цепь разорвется, реле освободит защелку у зубчатого колеса, гирька потянет трос, барабан завертится и начнет разматываться.
Он достал из кармана отвертку, освободил винт и вытащил из-под него наконечник. В кожухе что-то щелкнуло, барабан нехотя повернулся и завертелся все быстрее и быстрее.
Бабкин крикнул снизу:
— Пошел!
— Тащи к себе.
— Попробую достать, — проворчал Бабкин, поспешно расстегнул ремень армейского образца и опустил в люк.
Взмахивая несколько раз ремнем, Тимофей старался зацепить трос и подтянуть его к себе. Это было нелегко. Но вот ремень обвился вокруг троса, и Тимофей потащил его в люк.
Уже наверху, возле лебедки, он вытер со лба пот и стал вытягивать трос, который оказался очень длинным — метров сто, не меньше.
— Наконец-то! — облегченно вздохнул Тимофей, когда гирька стукнулась о край люка, и, подкинув ее на ладони, сказал: — Конечно, можно и этой попробовать зацепить, но «кошкой» куда удобнее.
— Что за «кошка» такая?
— Обыкновенная. Ну, как тебе рассказать? Упустишь в колодец ведро, а «кошкой» достанешь. Якорь такой четырехлапый. Ну да ладно, попробуем гирькой.
Бабкин спустился на предпоследнюю перекладину лестницы и, подсунув ноги под нижнюю планку, принялся раскручивать гирьку. Со стороны это напоминало детскую игру. Есть такая: ребята перепрыгивают через вращающуюся веревку с привязанным камнем. Однако Вадим вспомнил не игру, а лассо ковбоев… Раскручивается веревка с петлей. Бросок — и вот уже бьется на земле дикий мустанг. Впрочем, какой там бросок? Тимофей, далекий от романтики, планомерно и осторожно освобождая трос, описывал гирькой все более широкие круги, чтобы она оказалась под летящим шаром.
