Отец нынешнего Верховного Правителя, равно как и все его предшественники, не сразу свыкся со своей ответственной ролью и поначалу относился к ней со страхом и благоговейным трепетом. Но постепенно толкование смысла вещих снов стало для него привычным. Было достигнуто полное единство между Внутренним и Внешним Порядком...
Единство это было незыблемым до тех пор, пока один из снов навсегда не изменил политику Высшего Гнезда. Медитируя, Верховный Правитель вспомнил, как это было. Об этом сне ему поведал отец через свое хси, как раз перед тем, как отойти к эсЛи. Он воспринял этот сон так полно и ясно, словно сам увидел его. Всемогущий эсЛи говорил с его отцом (или же с ним самим? Когда он видел сны, границы времени всегда были растянуты и недоступны сознанию). В снах Всемогущий эсЛи никогда не показывал свой облик, лишь его голос доносился эхом из Долины Презрения.
- Слушай меня, Верховный Правитель! - сказал эсЛи. - Я дал тебе возможность править целой Вселенной. Я открыл тебе пути к Внутреннему и Внешнему Порядку.
Я сделал тебя продолжением своего когтя и направлял тебя своим словом. Но вы позволили этой мерзости осквернить мир, который я дал вам.
Словно отвечая на безмолвный вопрос Верховного Правителя, перед ним возник образ пришельца: бледное бескрылое существо, покрытое толстым слоем плоти, безобразное телом и духом.
- Эта мерзость, Верховный Правитель, эта раса пересекла границы владений зоров. Она не чтит ни Внутренний, ни Внешний Порядок.
Она не имеет права на существование. Это вызов вам. Это вызов мне.
Я возлагаю на тебя великое бремя. Ты должен уничтожить эту расу, стереть ее с лица небес.
Если же ты... - при этих словах Всемогущий, наконец, явил ему свой страшный облик, - не сделаешь этого, то ни ты, ни твои преемники никогда больше не увидят меня.
На этом сон прервался. Это не был последний сон, который увидел его досточтимый отец, но он стал грозным сигналом. Повсюду - не только в Зале Медитации, не только на родных планетах зоров - его собратья стали претворять в жизнь призыв Всемогущего эсЛи. Постепенно отец Верховного Правителя, а затем и сам он, его преемник, вернулись в мутный океан вещих снов и повели за собой расу зоров.
Память о том страшном сне никогда не покидала его и время от времени она звучала в его сознании с новой силой - словно что-то пыталось вырваться из темного мира снов или что-то произошедшее в мире света хотело найти отзвук в снах Верховного Правителя.
Находясь в Зале Медитаций и ожидая вещего сна, Верховный Правитель задавался вопросом, что же это было - и было ли на самом деле?
Стратегия, которой Империя придерживалась на протяжении более полувека ("сведение игры вничью"), могла с наименьшими затратами и наибольшим эффектом превратить любого врага в союзника, правда, при условии, что этот враг был бы более разумен, чем зоры. Несмотря на то, что действия зоров становились все более яростными и агрессивными, человечество оставалось верным себе, отвергая рискованные, но потенциально победоносные стратегии во имя того, чтобы сохранить или даже упрочить существующее положение вещей.
На протяжении двух столетий Империя именно так действовала против бунтующих колоний и добилась впечатляющих результатов. Если повстанцев нельзя было усмирить применением "допустимой" силы, то требования колоний, сводившиеся в основном к политической автономии в рамках Империи, преференциям в торговле и - иногда- к представительству в Сенате, удовлетворялись, после чего бьющая ключом энергия повстанцев направлялась на защиту ненавистного им режима. Дед правящего императора довел эту политику до апогея: он потребовал проявлять "сдержанность" по отношению к зорам сразу же после того, как они расправились с Элайей. "Никогда не надо отторгать от себя потенциального союзника, - говорил он, - даже если сейчас он и воюет с вами". И вот на протяжении шестидесяти лет, пока люди и зоры изнуряли друг друга в кровавых схватках, Солнечная Империя вела игру "на время", надеясь превратить врагов в союзников.
Разрушение планеты Л'альЧан внесло слишком малый вклад в усмирение зоров, однако недвусмысленно указало на то, что адмирал полностью отверг прежнюю стратегию. Это стало первым очевидным доказательством перемен в ходе войны. Естественно, эмоции по поводу разрушения чисто гражданского объекта не обошли цензоров, тщательно вымаравших всякие упоминания об этом в официальных донесениях и личной переписке. В глазах всего Имперского флота победа при Л'альЧан стала выглядеть еще более достойно, ибо царящий среди военных политический консерватизм был подкреплен решением командования скрыть информацию от "гражданских". Сенат и имперские министры, хотят они этого или нет, получат ее попозже. Что же касается общественности, средств массовой информации и Красного Креста, то они были слишком далеки от "реального мира", и поэтому их даже не принимали во внимание.
"Офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение коммодору Торрихосу и имеют удовольствие пригласить его на прием в честь капитана авианосца "Гагарин" Элайн Белл, который будет иметь место в кают-компании "Ланкастера" 16 мая после вечерней вахты.
С ожиданием ответа Р. Чандрасехар Уэллс, капитан".
Сергей вышел из душа и, на ходу вытираясь полотенцем, подошел к столу, где лежало приглашение. Несмотря на повсеместное использование электроники, оно было написано от руки на кремовом листе бумаге с изображением герба Империи и двух белых роз - эмблемы "Ланкастера". Несколько часов назад конверт принес посыльный, изрядно нервничавший первогодок, готовый раствориться в воздухе при первом же недовольном восклицании Сергея. Коммодор, сохраняя серьезную мину, подобающую его высокому званию, в глубине души умилялся тому, как юноша, заикаясь и краснея, передавал приветствия капитана Уэллса, вручал конверт и ждал, когда ему разрешат удалиться.
Сергей сел за письменный стол, откинувшись на спинку кресла и позволив ей адаптироваться к его позе, и взял приглашение в руки. "Офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение коммодору Торрихосу..." При обращении к капитану корабля следовало бы написать: "Младшие офицеры "Ланкастера" выражают свое уважение к капитану...". Конечно, при этом надо было иметь в виду, что его ответственность распространялась далеко за пределы корабля. Им потребовались недели, чтобы найти достойный повод для его приглашения в кают-компанию: обычно такие встречи происходят во время первого космического прыжка. Возможно, они считали, что до этого он был слишком занят. Что ж, теперь такой повод был найден: боевые офицеры с других кораблей уже давно искали возможность познакомиться с самым достойным капитаном эскадры, и "Ланкастер", хотя и был адмиральским и коммодорским флагманом, впервые удостоился такой чести.
