Изыльметьев только головой покачал.
А потом они дошли до опушки леса, уже ближе к условным часам десяти утра, видимо, Изыльметьев не слишком торопился, берег и топливо, и выносливость экипажа. Правильно, кстати, делает, решил Рост.
Тут уже разыгралось настоящее сражение. Пауки, хотя их было очень много и стояли они плотным полумесяцем, даже пятились. И палили, не переставая.
Из леса тоже били пушки, иногда очень плотно, иногда пореже, зато мощно. Мелких-то ружей двары не признавали, их стволы были калибра пятнадцатого, а то и двадцатого. При попадании, Рост сам это видел, восьминогого подбрасывало, иногда отшвыривало на два-три его корпуса назад…
К полудню дваров перед почти сплошной полосой застреленных пауков стало меньше. Опытным глазом Рост заметил уже и разрывы в их построении. Не очень большие, шагов в полста, но ими пауки все же пытались воспользоваться. Тогда могли стрелять и те из них, кто двигался на дваров в третьем-четвертом ряду.
Убитых дваров видно не было ни на одной из полянок. Не составляло труда догадаться, что их уносили в лес. Паукам не оставляют, как люди.
– А ну-ка! – азартно закричал Изыльметьев, опустил нос своей летающей лодочки и прошел над шеренгой комши, обращенных к ним спиной.
Огонь его пушек оказался не очень эффективным, потому что бил-то он все-таки сверху, и выстрел поражал только одного паука, лишь изредка накрывал двух, зато разбивал их наверняка. Рост даже увидел, как панцирь какого-то восьминогого треснул от попадания слитного выстрела трех стволов сразу.
– Ты бы экономнее палил, – предложил он Изыльметьеву.
– Не получится, они на синхронный огонь настроены… Ничего, вернемся на корабль, переделаю на последовательный.
Рост тоже прицелился, мельком пожалел, что тут не стоит оптический прицел, а обычная рамка пурпурных была сложной в обращении. Выстрелил и понял, что его умение стрелять не забылось. Тогда стал бить часто.
Продвигая рамку с патронами в патронник, он лишь жалел, что Изыльметьев так резко бросает машину из стороны в сторону, но это было необходимо. Пауки, воспользовавшись своей численностью, стали залезать друг другу на спины, как делали, когда отбивались от летунов, и пробовали дослать выстрелы вслед их антиграву, это было уже опасно, стреляли они неплохо.
Пару раз Рост услышал и почувствовал тугие удары по обшивке, Изыльметьев ругался, да так, как Рост от него и не ожидал… Потом он вдруг отвалился от рычагов и резко, задрав нос, поднялся к солнцу.
– Ты чего?
– Сейчас развернусь и снова зайдем.
– Н'з-дем, – вдруг отчетливо по-русски сказала Мириам. – П-жар.
– Какой пожар? – не понял Ростик.
Но Мириам больше ничего не поясняла, она выскочила из своего пилотского кресла и быстренько просочилась в корму антиграва. И оттуда стало доноситься что-то совсем невразумительное. Рост не выдержал, откинулся от своих спаренных пушек, заорал на едином:
– Что там?
– Загребной ранен, у него течет кровь, – тут же на едином доложила Мириам. – Мешки с топливом тлеют… Сейчас найду, который горит, загашу и стану к котлу. – После полуминутной паузы она договорила: – Все, тлела обшивка, топливо не пострадало, но лучше его перебрать, если оно загорится…
Рост перевел ее слова пилоту.
– Так, майор, садись на рычаги, держись подальше от боя, я схожу проверю.
Он ушел, Рост удерживал лодку на предельной для своей техники пилотирования высоте, по опыту зная, что высоколетящие машины пауки не выцеливают, может, плохо видят?.. Изыльметьев вернулся через добрые полчаса, сказал, усаживаясь в кресло:
– Черака плохо ранили. Если я правильно понял, он молится… кому-то из богов, кто его скоро примет. Топливо не занялось, как нам повезло, даже не понимаю.
Это была правда, топливо, таблетки для антигравитационного котла, если уж занимались пламенем, то начинали факелить, не намного отставая от масла, погасить их в воздухе было почти невозможно. Когда-то, во время первой войны с губисками, это позволило людям сбить немало машин неприятеля.
– Нужно садиться? – спросил Рост. – До безопасного места дотянем?
– Попробуем.
Они вышли на очень плавную, полого спускающуюся дугу, и Изыльметьев поднажал, с помощью Ростика. Через час Серый снова сходил в корму, пожара не было, но топливные таблетки умели таить в себе огонь очень долго и вспыхнуть могли в любой момент. Тогда оставалось бы только садиться, а все пространство внизу, пока еще видел глаз, было занято пауками.
– Нужно было в лесу сесть, двары же видели, что мы на их стороне, может, не тронули бы, – сказал Ростик.
– Ты, командир, иногда умный, а иногда… Да, в обычном состоянии двары нас не тронули бы, но мы же огонь на себе тащим, а это они воспринимают как угрозу. И не стали бы они размышлять, насколько мы на их стороне, просто кончили бы… на всякий случай. Такие случаи бывали, мне ребята рассказывали.
– Понятно. Но уж очень недолгим у нас сражение получилось.
– Что поделаешь.
Они дошли до относительно безопасной поляны на склоне какого-то холма, образующего тут предгорье южной гряды, только часа через два. Сели, стали вытаскивать и раскидывать мешки с топливными таблетками. Потом занялись Чераком. Рост осмотрел его очень внимательно, как человека.
Волосатик умирал, глаза у него ввалились, губы стали серыми. Он на миг открыл глаза, покрытые солнцезащитной пленочкой, увидел Ростика над собой, обнажил клыки, что-то рыкнул без слов. Потом поднял руку и сжал ладонь Ростика, которой тот пытался развести шерсть у него на боку, откуда лилась кровь, несмотря на то что сама ранка запеклась. Ростик видел такие раны, это значило, что ионизационный луч разорвал внутренние органы и ткани.
– Ты лежи, Черак, – попросил Ростик. – Мы сейчас попробуем…
– Ничего тут не попробуешь, командир, – сказал Изыльметьев, стоя над ними обоими.
Черак вдруг подавил свой рык и что-то стал шлепать губами. При этом он так сжал ладонь Роста, что у того потемнело в глазах.
– Не ста-вля…. Х-рон, щай, луд.
– Что? – не расслышал Изыльметьев или не понял этих звуков.
– Просит, чтобы его похоронили, не оставляли диким животным, – вдруг очень отчетливо проговорила на едином Мириам.
Ростик повернулся к ней, она тоже была тут, стояла шагах в пяти, ближе не подходила. Повернулся к загребному.
– Обещаю, друг. Не оставим, похороним по-человечески.
И тогда Черак вытянулся, хотя, возможно, это была судорога, положил голову удобнее… И все, его глаза стали медленно раскрываться, и теперь, несмотря на то что солнце светило ему прямо в лицо, на них не было полупрозрачной пленки. А потом он застыл.
