И во всех этих снах, по большей части печальных, Дюре неизменно чувствовал чье-то присутствие: не другого сновидения, но видящего этот сон.
Дюре шел рядом с кем-то. Воздух был прохладным, а небо пронзительно синим. Они только что миновали поворот дороги, и их взорам открылось озеро, окаймленное стройными деревьями. За деревьями громоздились горы в венце из низких облаков, придававших пейзажу глубину и драматизм. Посреди зеркальной глади виднелся одинокий островок.
– Озеро Уиндермир, – произнес спутник Дюре.
Иезуит медленно повернул голову. Его сердце, снедаемое страхом и тревогой, бешено колотилось. Однако, разглядев своего спутника, он почувствовал разочарование.
Рядом с Дюре брел невысокий молодой человек в куртке с кожаными пуговицами и широким кожаным ремнем. Прочные башмаки, потертая меховая шапка, потрепанный рюкзак, странного покроя штаны с множеством заплат, в руке – массивная трость. С плеча свисал плед. Дюре остановился, и его спутник тоже замер, по-видимому, радуясь передышке.
– Фернесские холмы и Камберлендские горы. – Молодой человек указал тростью на озеро и синевшие за ним холмы.
Дюре разглядел каштановые локоны, выбивающиеся из-под причудливой шапки незнакомца. Заглянул в его глаза – большие, светло-карие. Такой необычный рост… Дюре понимал, что это сон, но что-то мешало ему отмахнуться от странного видения.
– Кто вы… – начал он, по-прежнему чувствуя, как сильно бьется сердце.
– Джон, – представился спутник, и его приветливый спокойный голос несколько развеял тревогу священника. – Или Иоанн, как вам нравится. Я думаю, на ночь мы сумеем устроиться в Боунессе. Браун говорил, там чудесная гостиница, прямо у озера.
Дюре машинально кивнул, совершенно не понимая, о чем говорит незнакомец.
Низкорослый юноша вдруг схватил Дюре за руку, сжав ее не сильно, но настойчиво.
– Будет идущий за мною, – медленно произнес он. – Ни альфа, ни омега, но свет, который укажет нам путь.
Дюре снова кивнул. Ветер взрыхлил водную гладь, принес из предгорий запах влажной травы.
– Он родится далеко, – продолжал Джон. – Так далеко, что невозможно представить. Теперь мы с вами будем заниматься одним делом – исправлять ему путь. Вы не доживете до дня, когда этот человек начнет учить, доживет ваш преемник.
– Да, – пробормотал Поль Дюре пересохшими губами.
Юноша снял шапку и заткнул ее за пояс. Затем поднял с земли плоский камешек и зашвырнул в озеро. По воде пошли круги.
– Вот незадача! – огорченно воскликнул Джон. – Я-то хотел, чтобы он попрыгал. – Юноша обернулся к Дюре и продолжил прерванный разговор: – Вы должны покинуть больницу и без промедления вернуться на Пасем. Понимаете?
Дюре захлопал глазами. Это требование как-то не вязалось с происходящим.
– Почему?
– Не важно, – весело произнес Джон. – Просто сделайте это. Не медлите. Если вы не уйдете сейчас, потом не удастся.
Дюре растерянно обернулся, почти ожидая увидеть за спиной свою больничную койку, но там по-прежнему безмятежно синели холмы. Он перевел взгляд на невысокого худого юношу, стоявшего на берегу, усыпанном круглой галькой.
– Ну а вы?
Джон поднял еще камешек, швырнул его и присвистнул, когда галька, отскочив от поверхности, тут же канула в зеркальную воду.
– Пока мне и здесь хорошо, – сказал он скорее себе самому, чем Дюре. – Я действительно был счастлив во время этого путешествия. – И словно спустившись с небес на землю, он улыбнулся Дюре: – Идите же! Пошевелите задницей, Ваше Святейшество.
Пораженный, не зная, то ли сердиться, то ли смеяться, Дюре раскрыл было рот, чтобы отчитать нахала… и вдруг обнаружил, что лежит на больничной койке. Тускло, чтобы не тревожить больного, горела лампа. Тело было облеплено датчиками.
С минуту Дюре лежал, морщась от зуда в ожоговых струпьях. Как хорошо, что все это только сон и можно поспать еще часок-другой, а потом явится монсеньор – епископ Эдуард – со свитой и препроводит его на Пасем. Дюре закрыл глаза, и снова перед ним возникло юношеское открытое лицо со светло-карими глазами.
Отец Поль Дюре из Общества Иисуса через силу поднялся и тут заметил, что всю его одежду убрали и он может рассчитывать лишь на тоненькую больничную пижаму. Запахнувшись в одеяло, он босиком побрел к выходу, надеясь опередить медиков, которых непременно всполошат сигналы датчиков.
В приемном покое он видел служебный портал. Если он не действует, Дюре отыщет другой.
Ли Хент вынес тело Китса из полутемного подъезда на залитую солнечным светом Площадь Испании, почти уверенный, что Шрайк уже там. Но на площади была только лошадь. Хенту все лошади казались одинаковыми, поскольку этот вид животных давным-давно исчез, но он почему-то решил, что лошадь та самая, что доставила их в Рим. Тем более что запряжена она была в ту же небольшую повозку – Китс называл ее «веттура», – на которой они сюда приехали.
Хент уложил завернутое в простыни тело на сиденье, и повозка медленно тронулась. Хент пошел рядом, придерживая льняной кокон рукой. Китс просил похоронить его на протестантском кладбище – близ стены Аврелиана и пирамиды Гая Цестия. Хент смутно помнил, что во время их странного путешествия они как будто проезжали мимо стены Аврелиана, но ни за что не смог бы отыскать ее сейчас – даже ради собственного спасения. Однако лошадь шла уверенно, словно знала дорогу.
Хент брел рядом с медлительной повозкой, вдыхая свежий воздух весеннего утра, к которому примешивался какой-то запах… словно от гниющих листьев. Неужели тело уже разлагается? Он плохо разбирался в физиологии, однако неведение в этой области вполне его устраивало. Хент не удержался и хлестнул лошадь по крупу – пусть пошевеливается. Но кляча взглянула на него с укором и потащилась дальше, по-прежнему едва переставляя ноги.
Хент и сам не понял, что его встревожило – то ли какой-то звук, то ли отблеск, пойманный краем глаза. Он резко обернулся – и увидел Шрайка. Чудовище следовало за повозкой на расстоянии десяти – пятнадцати метров, приноравливаясь к черепашьему шагу лошади, с комичной торжественностью высоко вскидывая шипастые колени.
Первым побуждением Хента было бежать куда глаза глядят, но чувство долга и еще более сильный страх заблудиться перевесили. Кроме того, бежать некуда, разве что назад, на Площадь Испании. Мимо Шрайка.
Смирившись с участием чудовища в этом фантасмагорическом шествии, Хент повернулся к нему спиной и продолжал идти рядом с повозкой, крепко держа покойного за лодыжку.
Всю дорогу Хент жадно высматривал что-то хоть отдаленно напоминающее портал, какую-нибудь технику или просто следы человеческого присутствия. Тщетно. Зато иллюзия, что перед ним воистину Вечный город свежим, по-весеннему светлым февральским днем 1821 года от Рождества Христова, была полной. Лошадь, отъехав на квартал от Испанской Лестницы, поднялась на вершину холма, несколько раз сворачивала с широких проспектов в узкие переулки и снова оказалась в центре города. Повозка теперь тряслась неподалеку от исполинского кольца руин – Хент сообразил, что это и есть пресловутый Колизей.
