инструкцию, если это не станет очевидно необходимым. И вы не единственный игрок, вы в команде и понимаете, как будут действовать ваши напарники, что им можно поручить и в какой ситуации…
Это тоже очень примерная аналогия, но она ближе к тому, что произошло.
Я совершил переход в новое состояние не раздумывая, информационный пакет дал мне знания с той же легкостью, с какой Гнездо обучает куколок. Все шло словно на рефлексах, а сознание осталось мое, только дополненное разумами Миланы, Дарины и Карира. С разумом маленького тэни было проще, с девчонками, особенно с Миланой, сложнее – внутри Миланы угадывалось что-то вроде бездонной пропасти, жуткой и притягательной одновременно.
Самое странное и даже страшное было в том, что мы теперь думаем по отдельности и вместе. Одновременно.
И делим воспоминания на троих.
Причем воспоминания стали ясными и четкими, казалось, легкое усилие – и провалишься в прошлое.
Неловкости больше нет места. Мы сами по себе – и вместе.
Я скольжу по сознанию Миланы, зачарованно разглядывая картинки из ее прошлого. И я не один, я вместе с Миланой, Дариной и – совсем чуть-чуть – с Кариром.
* * *
… – Дай. – Я забрала у Лары сигарету, затянулась.
Дым был горький и противный. Я курила пару раз, но там сигареты были тонкие и с ментолом. Я вернула сигарету и сплюнула.
Мы с Ларой сидели за гаражами у ее дома. В узком проходе между ржавыми железными коробками гаражей и серым бетонным забором на раскисшую землю были набросаны доски, грязные, но крепкие. На досках стояли пластиковые ящики, спертые из овощного магазина. В маленьком детском ведерке набросаны окурки и какой-то мелкий мусор.
Сюда приходили подростки со всех окрестных дворов: покурить (кому запрещали), побухать (порой даже взрослые), ну и пообжиматься. Говорят, тут и трахались тоже, но мне хотелось верить, что это не так. Ну… как-то уныло, безыдейно – прислонившись к грязному бетону, стоя на скрипящих досках. Мне казалось, что так нельзя.
Хотя, может, я не права. Мне пятнадцать, и у меня еще никого не было по-настоящему. Может, чего-то не понимаю…
Внизу живота вдруг сладко потянуло, и я подумала, что, может быть, и начинаю понимать. Думать о сексе было и приятно, и страшновато одновременно.
– Хочу в Архангельск, – сказала Лара задумчиво. – Там жизнь. Там веселее. Надоела наша дыра.
– А я в Москву хочу, – ответила я из принципа, чтобы не повторяться. Хотя вообще-то я думала про Северный медицинский университет в Архангельске. Мне нравились биология и медицина.
– Дура, ты же умная, – произнесла Лара непоследовательно. – Ты можешь на медаль закончить. Ты спортом занимаешься, книжки читаешь. Имя у тебя красивое – Милана! Это мне Москва не светит, если какого-нибудь папика не подцеплю. Но вряд ли…
Она забычковала сигарету, задумчиво добавила:
– Вот если забеременеть от богатенького москвича, а потом сказать, что несовершеннолетняя, и пригрозить в полицию сдать – то можно попробовать. На Вычегду и Вашку приезжают рыбачить такие – все из себя и без телок. Устроиться там работать… Я на восемнадцать выгляжу?
– Нет, – я покачала головой.
– Жаль, – вздохнула Лара. – Да и мужик пуганый пошел, возраст проверяют. Нет, Архангельск – мой потолок. До Москвы мне как до Кольца…
Мы дружно покосились вверх, на плывущие в небе каменные обломки.
– Может, мы вообще школу не закончим, – предположила я. – Рухнет на голову вся эта хрень.
– По телеку говорят, что не рухнет, – ответила Лара. – Хотела бы я там побывать. На Селене или Диане.
Меня даже передернуло от этих слов.
– На фиг! Жуть какая…
Я знаю, что Лара была лучшей школьной подругой меня-Миланы.
Она поступила в техникум в Архангельске.
А потом все-таки подцепила богатого папика! Только не из Москвы, из Питера. И даже не любовницей стала, он на ней женился, а она ему родила дочку. Так что у Лары все хорошо, и меня-нас это радовало. Мы обменялись этой радостью за Лару, которая боялась будущего, но будущее ее не обидело…
Само или потому, что она была рядом с Миланой?
Я не знаю, и Милана не знает.
Мы скользим в нашей общей памяти, словно неторопливые большие рыбы в глубинах вод.
…Дома высокие, дорога широченная, велосипед трехколесный, потому что быстро ездит то, у чего три колеса, я маленький, но знаю.
Я кручу педали и смеюсь.
Мама хмурится, она боится за меня, отец улыбается, но он тоже встревожен.
А еще они ругались весь вечер, когда думали, что я сплю.
Я не знаю, почему.
Но я знаю, что все будет хорошо.
Это знание внутри меня. Оно рвется наружу.
Я знаю, как все сделать хорошо.
Для всех.
Почему-то все думают, что так не бывает, а я знаю, что может быть.
Я останавливаю велосипед, надо нажать на ручку – вот так. Ручка с четырьмя гранями, четыре – это остановка, это знают все, и я тоже знаю. Мир полон загадочных правил, но главное правило во мне, и его еще не знает никто.
Я протягиваю руки и касаюсь мамы и папы.
Смотрю им в глаза.
Знание внутри меня не может открыться в полную силу. Не знаю, почему. Но оно все же есть, и в глазах мамы и папы загорается свет.
Они не будут ругаться и бояться до…
Нет, я не стану думать об этом.
Знание во мне затихает, и я снова жму на педали.
Мама и папа смеются.
Я знаю, что мир изменится через два дня. Откуда? Не знаю.
Но ведь два дня – это целая вечность!
И я качу по широченной дороге…
Я отступаю от сознания Карира, в котором бьется нераскрывшийся смысл. Я не могу его постичь, даже Милана не может, надо стать Высшим, чтобы воспринять его в полной мере.
А значит, чудо не случится сразу.
Высший не остановит Прежних и Инсеков в один миг.
Ему надо возникнуть, пройти все этапы эволюции, чтобы потом изменить Галактику. И на этом пути ему будут мешать – все те, чьи смыслы противоположны, все те, кто не верит и боится, кто не знает, что хорошо может быть для всех. Карир понимает, что придется делать, и он боится, это входит в противоречие с его смыслом.
Милана обнимает его – в двумерном пространстве, в котором они спрятаны. И они погружаются в сонный спокойный транс, одновременно оставаясь со мной.
А я сливаюсь с Дариной.
…Комната пылает, она как раскаленная печь, стекла дрожат, в них отблески огня, и я понимаю, что сейчас они лопнут и пламя выхлестнется на маленький открытый балкон, «покурильничек», как
