Вскоре воссияла впереди крашенная серебрянкой ограда. Возле входа на территорию магазина приткнулись три легковушки. Под жестяным навесом было уже довольно людно. За столиком в центре бетонного квадрата шумно пробавлялись винцом двое задорных визгливых юношей и три басовито матерящиеся девушки. В левом углу бара прихлёбывал извечное своё розливное пиво всё тот же Володька. Словно и не уходил вообще. Столик напротив единолично оккупировал некто неизвестный. Георгий покосился на него мимоходом и невольно задержал взгляд. Молодой бритоголовый красавец сидел, не касаясь позвоночником пластиковой спинки стула, и, выпятив подбородок, смотрел в никуда. Глаза — мёртвые, ртутные. На столе ополовиненная бутылка дорогой водки и рюмка. Ни закуски, ни запивки.
Взяв пятьдесят граммов коньяка и бутерброд с сыром, Георгий, естественно, подсел к Володьке.
— Никак праздник у тебя? — полюбопытствовал тот.
— Праздник. Дорожку домостил… А ты, я смотрю, решил тут навеки поселиться?
— Ага! Навеки! Я уж и на собрании отсидеть успел… Только-только подошёл.
— Шумно было на собрании?
Володька ощерил зубы. Редкие. Желтоватые. Зато свои.
— Помнишь, как лягушки в прошлом году вопили? «Безобразие! Возмутительно! Озеро пересыхает! Надо что-то делать! Переизбрать правление! А то совсем без воды останемся!..» — Лягушачьи интонации вышли у него забавно и очень похоже. — Так и мы. Один к одному. У нас же в «Початке» контингент — какой? Пенсионерки, бабушки-старушки… Но горла-астые…
— А что у вас там пересыхает?
— Ну как… Пелагее Петровне яблони повырубили, Клавдии Сергеевне бульдозером штакетник смяли… Выживают старушек.
— Кто?
— А то сам не знаешь кто! Кто нас отовсюду выживает?
— Что ж у вас, сторожа нет?
— Был. Уволился… Да ты с ним знаком, с Евсеичем. Сегодня, чай, виделись…
Георгий пригубил коньяк, откусил краешек бутерброда и принялся в задумчивости жевать. Жевал долго.
— Ума не приложу, что бы мы делали без чужих… — искренне поделился он наконец. — Что ни случись — чужие. Озеро пересыхает — чужие. Яблони вырубили — чужие. Раньше-то и свалить было не на кого…
— А сионисты? — ухмыльнулся Володька.
— Да кто их видел когда?
— А этих кто когда видел? Мы вон их с тобой много сегодня видели?…
Внезапно Володька замолчал. Хитрые татарские глазёнки стали как-то по-особенному пристальны и, пожалуй, тревожны. Георгий оглянулся. Одна из шумных девушек, усиленно играя бёдрами, направлялась прямиком к дальнему столику.
— Мужчина, — позвала она обворожительным хрипловатым баском. — Можно к вам обратиться?…
— Нет, — без выражения произнёс сидящий.
Взгляд его по-прежнему был устремлён в светло-пепельную кирпичную стену магазина.
Деваха изумилась, надула губы.
— Ну что ж вы такой бука… — укоризненно начала она, потом всмотрелась, умолкла и, вроде бы даже малость оробев, вернулась к своим. Те поглядели на неё вопросительно. Ответом была пренебрежительная гримаска.
— Во-от… — как ни в чём не бывало продолжил Володька, возвращая Георгия к прерванному разговору. — Битый, значит, час старушки наши митинговали…
Тот сделал над собой усилие и, снова сосредоточась на коньяке с бутербродом, исключил рокового незнакомца из поля зрения. Дальше глазеть не стоило — так и на неприятность недолго нарваться. Надо будет потом у Володьки спросить, что за тип.
— И чего старушки требуют? Правление переизбрать, а ещё?
— Президенту пожаловаться, — невнятно сообщил Володька, закусывая сушёным волоконцем кальмара. — Президент-то у нас — человек! Не из пресмыкающихся. Пока…
— Матёрый человечище, — заверил Георгий. — Только, знаешь, с кем поведёшься…
Беседа их была прервана странными булькающими звуками. Выставив прямую руку за перила, ограждающие бетонный пятачок бара, бритоголовый красавец с неподвижным лицом лил водку наземь.
— Ты что делаешь, мужик? — взвыл кто-то из задорных юношей.
Не услышав вопля, поставил пустую ёмкость на стол, встал, оказавшись не высокого, как соблазнительно было предположить, а всего лишь среднего роста, и двинулся на выход. Походка — твёрдая, будто не половину бутылки, а всю её вылил в грунт.
Хлопнула дверца иномарки жемчужной масти, ухнул запущенный на полные обороты двигатель — и, стреляя крупным гравием из-под колёс, машина сорвалась с места, исчезла в молочных клубах пыли.
— В больничный комплекс поехал, — понимающе заметил Володька. — Там она и лежит, мадам Ягужинская…
— Так это…
— Тёзка твой, — подтвердил Володька. — Жорка Ягужинский — во всей красе… — Всмотрелся в постепенно проясняющуюся от пыли округу, сокрушённо качнул головой.
— Шибанутый… — обиженно пробасила отвергнутая девушка и добавила ещё несколько слов.
Разливное пиво после коньяка, разумеется, верх вульгарности, но две рюмки подряд было бы дороговато, а посидеть ещё хотелось. — Чем в клумбу выливать, лучше бы нам оставил… — ворчал Володька. — Тоже мне гусар…
Оба дачника, хотя и принадлежали к разным садовым товариществам, жили неподалёку друг от друга. Бар покидали вместе — не прерывая беседы.
— Дачи? — довольно бодро вопрошал тот, что из «Початка». — Дачи для них — так, мелочь. Если они дачами занялись — считай, остальную пойму давно заграбастали. Да и пойма тоже…
— Теперь уже не в этом суть, — печально отвечал ему тот, что из «Культурника».
— А в чём?
— Понимаешь, Володька… Вот мы говорим: иной разум, иная мораль… А в чём она, иная мораль? В чём он, иной разум? Подумаешь так, подумаешь: может, нет никаких чужаков?
Володька внимательно посмотрел на попутчика.
— Говорил тебе: не мешай пиво с коньяком… — упрекнул он. — Как это?
— Нет, физически они, конечно, есть… — вынужден был поправиться Георгий. — Но уничтожаем-то мы себя — сами! А они — так… пользуются результатами…
— Погоди, — остановил философа Володька. — Это там не сосед твой бежит?
Действительно, по тесной улочке навстречу им торопливо ковылял Никанор Иванович, то и дело всплёскивая руками и как бы заранее прося прощения. Издали было видно, что отставной технолог чем-то сильно потрясён.
— Жора… — выдохнул он за пять шагов, нелепо приседая и беспомощно разводя испачканные в смазке ладони. — Ну не смог… Не успел… Нога-то после травмы… пока дошкандыбал… он уже…
Защитных очков на Никаноре Ивановиче не было, и такое впечатление, что даже его левый, стеклянный, глаз полон отчаяния.
Георгий и Володька бросились к месту события.
