Рассказ о находке довольно скоро вытеснили из газет более животрепещущие новости: Суперкубок, банковский скандал, связанный с жуткими историями о сексе и наркотиках, и судебное разбирательство по нашумевшему делу об убийце-маньяке.
Эйприл опубликовала результаты своих исследований, и новый элемент по традиции назвали "кэннонием". Североамериканская коллегия физиков наградила ее Спингармовской медалью, а Национальная академия наук устроила банкет в ее честь. Но долгая задержка все равно легла ей на душу тяжким грузом.
Макс вернулся в Фарго и зажил прежней жизнью, обналичивая свою новоприобретенную славу. Люди, заинтересованные в покупке, продаже или восстановлении старых военных самолетов, предпочитали "Закатную авиацию" другим компаниям. Кроме того, Макса начали постоянно приглашать в качестве оратора на различные мероприятия. Он никогда не любил говорить перед аудиторией, но приглашения подкреплялись суммами до тысячи долларов за полчаса. Так что он прошел краткий курс ораторского искусства и обнаружил, что с опытом приходят раскованность и даже умение захватить внимание публики и вызвать смех. Он произносил речи на мероприятиях Ротари-клуба, на деловых обедах, на вручении университетских наград и на собраниях "Рыцарей Колумба". Но когда он выяснил, что Эйприл получает в среднем по шесть тысяч, то поднял свои ставки и очень удивился, когда большинство заинтересованных лиц охотно пошли на его условия.
Однажды он провел выходные с отцом, и тот пришел в восторг. Впервые на памяти Макса полковник с гордостью и удовольствием представлял сына своим друзьям.
Теперь Макс всегда обедал в компании Эйприл и в один прекрасный момент обнаружил, что в его душе зреет чувство к ней. Ему пришлось сознательно подавлять это чувство, чтобы поддерживать с ней чисто деловые отношения. Макс твердил себе, что предприятие на гребне Джонсона сулит чересчур большие перспективы, чтобы идти на осложнения, вытекающие из романтических отношений с женщиной, вступившей в дело в роли его партнера. А расовые предрассудки могли еще более осложнить дело, потому что нельзя сбрасывать со счетов риск, что его ухаживания приведут к взаимному отчуждению. Тем более что она не делала никаких шагов ему навстречу. И все же когда Эйприл познакомила его с лейтенантом полиции и призналась, что питает к тому искреннюю симпатию. Макс пал духом.
Время от времени они брали "Молнию" и летали над плато. Раскопки совсем замело, о царившей на гребне лихорадочной деятельности свидетельствовали лишь конусообразные груды земли. Однажды в морозный январский день Эйприл попросила приземлиться.
— Не могу, — отозвался Макс.
— Почему? Сейл здесь приземлялась.
— Я не знаю, глубок ли снег. У Сейл был дюйм, а у нас, наверное, фут. А под ним может оказаться лед.
— Жаль.
В феврале совершенно неожиданно стало неестественно тепло, воздух прогрелся градусов до пятидесяти. Такая погода продержалась подряд несколько дней, и Эйприл приехала на машине в Форт-Мокси, захватила Ласкера и вместе с ним осмотрела раскопки. Оба они прекрасно понимали, что приступать к работам еще рано, но мысль о пассивном ожидании в течение еще нескольких недель казалась обоим невыносимой.
— Может, нам повезет, — заметила Эйприл, — и, когда чуть подморозит, можно будет продолжить работы.
Ласкер эту идею не одобрил, но Эйприл уладила дело с Лайзой Ярборо, и весенняя кампания начала набирать обороты.
Теплая погода продержалась восемь дней. Землекопы вернулись на участок, и работа закипела. Они выгребли снег из раскопа, высыпали его в каньон и начали энергично вгрызаться в промерзшую землю, методично очищая дюйм за дюймом. В результате этих усилий им удалось очистить переднюю часть купола, все такого же изумрудно-зеленого и напоминающего стекло. Ко всеобщему разочарованию, двери там не оказалось.
Они предполагали, что вход должен быть спереди, то есть на участке, обращенном к пропасти, но столкнулись с глухой стеной. Правда, оставалась еще масса работы, но из-за близости к пропасти продвижение было медленным и небезопасным.
От обрыва купол отделял трехфутовый карниз, являвший собой землю вперемешку с камнями, наполнившими канал, отмеченный еще на радарных распечатках. Быть может, войти через канал и несложно, но близость его к пропасти влечет немалый риск. Прежде чем решиться раскапывать канал, Эйприл хотела до конца очистить все строение. Дверь наверняка где-нибудь да найдется.
Заодно возвели несколько модульных домиков в качестве складских и штабных помещений.
Землекопы завели обычай брать с собой фонарики, с помощью которых они время от времени пытались заглянуть сквозь кэннониевую стену. Некоторые утверждали, что смогли что-то разглядеть, а кое-кто божился, что некто смотрел на них изнутри. В результате гребень заслужил репутацию, сперва давшую повод к шуткам, а потом породившую у большинства работников стремление покинуть плато до сумерек.
Двадцать второго февраля, в день рождения Вашингтона, погода вернулась к норме. Долина Ред-Ривер промерзла насквозь, и двадцать третьего Макс справлял собственный день рождения с Эйприл и Ласкерами под завывание метели. Впрочем, ночью ветер стих, и наступившее утро было солнечным, ясным и морозным. Настолько морозным, что рабочих пришлось распустить по домам задолго до заката.
Но к тому времени почти весь купол был освобожден от плена навалившейся на него земли. Он все еще был местами завален грудами земли и камней, но уже возвышался отдельным строением, радуя глаз своей элегантной простотой. Совершенно круглая стена, как и куполообразная крыша, после мытья засверкала, как новенькая.
Макс уже проводил взглядом первые машины, покатившие вниз с плато, когда услышал вопли и смех, доносившиеся из-за поворота стены купола.
У задней стороны здания собралась группа людей. Двое землекопов вытирали стену, а остальные прикрывали глаза от солнца, чтобы лучше видеть. Несколько человек заметили Макса и возбужденно замахали ему.
Они нашли на стене изображение.
Голова оленя.
Изображение было предельно простым и ясным: одной дугой намечен изгиб плеча, другой — рога. Здесь точка глаза, там — скобка морды.
Изображение было нанесено белым цветом, контрастно выделяясь на фоне темной кэннониевой стены. Как и само строение, рисунок отличался непритязательной, плавной чистотой линий, без росчерков и завитушек.
Сняв фотоаппарат с плеча, Эйприл оглядела купол в начинающихся сумерках. С пасмурного неба сеял снежок.
— Идеально! — Она щелкнула затвором, чуть сместила точку съемки и сделала еще один снимок. Снег с шорохом осыпался вдоль стен. — Он очарователен в снегопад, — промолвила она, вместе с Максом шагая вдоль периметра строения и делая снимок за снимком. — Такое может случиться один-единственный раз за всю историю человечества! — Она снимала купол, голову оленя, окружающие холмы и стоянку. И Макса. — Встань-ка вон туда, Макс, — распорядилась она, а когда Макс замялся, засмеялась и за руку отвела его на нужное место, как маленького, велела стоять смирно и сделала еще несколько снимков. — Ты будешь помнить этот момент всю свою жизнь. А порой будешь готов пойти на убийство, только бы вернуть этот миг обратно.
