- Что такое это существо? - прошептала Низа голосом, полным омерзения.
- Помнишь, я тебе рассказывал про генчей? Вот этот один из них, хотя явно не самый здоровый.
- Значит, они хотят взять в плен наши мозги? - спросил Дольмаэро.
- Думаю, что нет, - ответил Руиз. - Кажется, это существо слишком старо и нездорово, чтобы оно смогло пережить хоть одно такое усилие.
Трое бродяг с соседней баржи сидели слева от Фломеля. Крупный молодой человек злобно уставился на Руиза.
- Заткнись, - сказал он, - в этот священный миг не должно быть пустой болтовни.
Руиз спокойно посмотрел на него.
- Ты прав, вне всякого сомнения, - ответил он вежливо, - прими мои извинения.
Молодой человек выпятил подбородок с довольным видом.
Генч остановился перед первым из одетых в белые одежды искателей, протянул к нему тонкое щупальце и притронулся ко лбу искателя. Человек дернулся и окаменел.
На платформе судьи собрались вокруг специального табло. Они перешептывались вместе, указывая на табло, потом покачали головами.
Прошла минута, и Хемерте заговорила.
- Мне очень жаль, - сказала она, - ваше тело безупречно, но ваш ум поверхностный, негибкий, оторванный от ваших страстей. Вы самолюбивы, но не преданы вашим идеям.
Она сделала жест, и робот-охранник взял человека за плечо и увел.
Оценка кандидатов продолжалась. Из шести в белом только двое были приняты. Остальных в молчании увели прочь. Видимо, эти люди придерживались стоических правил поведения.
Генч потянулся к пухлой молодой женщине в лохмотьях. Она повернула к генчу свое личико с таким невинным видом, что Руиз был даже немного потрясен.
На этот раз судьи очень долго совещались, не в состоянии прийти к общему решению. Наконец Хемерте выступила вперед.
- Нам очень грустно, честное слово - это было жестокое и трудное решение, - сказала она. - Твое тело несовершенно, но тела можно заменять без всякого труда. Беда в твоем сознании. Ты страстная, ты разумная, интеллигентная от природы, у тебя есть энтузиазм и желание сделать себя лучше и делать лучшее, на что ты способна. Твоя беда в том, что ты никогда не была прекрасна и поэтому не научилась принимать поклонение.
Она наклонила голову и подождала, чтобы охранники-роботы взяли девушку. Но Хемерте все-таки не кончила свою речь.
- Все же ты такой многообещающий материал, что мы не можем просто продать тебя на невольничьем рынке. Вместо этого мы сделаем вот что: мы сделаем тебя прекрасной и вернем тебя домой. Когда ты решишь, что научилась всему тому, чему должна научиться, снова приходи к нам. Если, конечно, захочешь.
Когда роботы пришли, чтобы увести ее, она на секунду схватилась за руку старика с лисьим лицом, а потом ушла, в слезах и улыбаясь.
Старик шел следующим по очереди. Совет судей был краток, и Хемерте высказалась весьма определенно.
- Ты один из нас, - сказала она, улыбаясь.
Крупного молодого человека судили столь же быстро, но не положительно.
- Ты безрадостная скотина, - сказала Хемерте, - я поражаюсь твоей наглости и тому, что ты осмелился предстать перед нами.
Секунду он сидел в шоке. Но, когда механизмы схватили его в мягкие манипуляторы, он завопил и стал вырываться.
- Но ведь вы взяли старика - этого высохшего сучка, который... у которого не стоит уже сто лет, он сам не помнит, зачем живет.
Элегантное лицо Хемерте осветилось презрением.
- Неужели ты воображаешь, что способность человека любить зависит от состояния его желез? Тело его можно будет обновить. А вот твое сознание никогда не поднимется над его теперешним тупым состоянием.
Его увели роботы, а он все лягался и вопил.
Судьи обошлись с красивой молодой парой быстро, но более мягко. Хемерте сказала им, что они слишком молоды и вели жизнь наивысшего комфорта и блаженства.
- Все же, если вы когда-нибудь избежите рабской участи, вернитесь к нам. Может быть, вам не нужно ничего более, чем опыт, который вы приобретете, будучи рабами, для того, чтобы присоединиться к нам.
"Они приняли это очень храбро, - подумал Руиз. - И они вроде как приняли совет Хемерте всерьез. Они воистину были юны".
Генч притронулся к Фломелю, который отпрянул прочь и потом упал безвольно, как тряпка, когда генч коснулся его нервной системы.
Судьи, казалось, отпрянули от омерзения, лица их застыли от подавленной реакции на то, что они увидели.
- Нет, - сказала Хемерте, ничего не объясняя. - Но мы немного подождем, прежде чем отправим тебя на рынок. Обстоятельства всей твоей группы слишком необычны. Ты не просился в вечность добровольно.
Фломель передернулся и судорожно вздохнул, когда генч отпустил его.
Генч перешел к Мольнеху.
- Нет, - снова сказала Хемерте, но на сей раз она заговорила с хорошим чувством. - Твои страсти отличаются от наших. Если бы вместо Глубокого Сердца мы звались бы Глубоким Желудком, ты стал бы нашим правителем.
К удивлению Руиза, судьи долго совещались по поводу Дольмаэро. Но потом Хемерте, печально покачивая головой, объявила его неподходящим кандидатом на вечность.
- Ты был красивым молодым человеком и снова смог бы стать таким, и у тебя достаточно ума и духа, чтобы поселиться среди нас, но твоя верность уже отдана другому... и ты не можешь взять свое слово назад.
Низа прижалась к плечу Руиза, когда генч передвинулся к ней. Глаза ее расширились от страха. Руиз похлопал ее по руке.
- Не бойся, - сказал он, - это не больно и скоро кончится.
В ее лоб погрузилось щупальце, и она окаменела.
Судьи столпились возле экранчика, улыбаясь и перешептываясь.
- В отношении этой нет никаких сомнений, - сказала Хемерте, долго изучая данные. - Она совершенно приспособлена для вечности. Она всегда была чувственна, всегда была прекрасным существом. Ее культурная матрица завораживающе чужеродна. И у нее есть глубина чувств человека, который однажды уже умирал. Превосходно. Мы должны ее иметь.
Руиз почувствовал тошнотворную смесь облегчения и потери. Наверняка ее существование в Глубоком Сердце было бы для нее лучшей судьбой в сравнении со всем тем, что ее могло ждать. Гораздо лучше, чем ее первоначальное предназначение, которое состояло в том, чтобы играть феникса в труппе Фломеля, пока она не умрет множество раз. Это было лучше, чем смерть вместе с Руизом в какой-нибудь темнице Моревейника. Лучше, чем стоять на помосте невольничьего рынка, чтобы быть проданной в какой-нибудь третьеразрядный бордель.
Но она больше не будет принадлежать ему. И он был уверен, что она была способна на более широкую жизнь и интересы, он был уверен, что у нее были и прочие таланты, помимо постельных. Разве это не разновидность рабства - провести свою жизнь, совокупляясь в Глубоком Сердце? Неважно, какое бы глубокое удовольствие это ни приносило, в конечном итоге обязательно должна прийти пустота.
