– Бдительный, блин. Считай, что облапошили сторожевого, – Бедунов нахмурился, отчего его порченое шрамами лицо стало еще страшнее. – Допустим, не заметил я, как вы засов распилили и свалили. Вопрос, куда бежать. Мимо бытовок тихо пройти в этот час не проблема, – он посмотрел для уверенности на часы: начало пятого. Конечно, в такое время вряд ли кто будет шариться в проходе. – Но если прятаться в Пещерах, то шансов у вас не много. Представляю, как это воспримет Чайковский. Ах, с казематов драпанули! Такого на моей памяти здесь не случалось, да и вряд ли было раньше. Чайник, конечно, озвереет, поднимет на ноги всех, поставят посты на выходах, прочешут Придел, а потом сами Пещеры и рано или поздно вас схватят за задницу. Даже если дружки помогут, тот же Снегирь, все равно вас отловят, не за день, так за два – из Пещер вы сто пудов не выйдете.
– Слав, а тебе что грозит, если следующая смена не обнаружит нас в камере? – мрачно спросил Гусаров.
– Об этом думать погоди, – отмахнулся от него Вячеслав. – Я все прикидываю, где бы вы могли затеряться. Вот если сразу, по темному через стену за Придел, тогда да – даже верховоды при всем желании вас не достанут. Но пустыми куда пойдете, Олег? В Оплот без Штуфовых бабок, сам говорил, вам дороги нет. И даже не в этом дело. Без палаток, спальников, без оружия и жратвы сколько вы протяните? Максимум переход до Озерного, и то если погода не испортится. А если опять ударят морозы, поднимется ураган, то найдут ваши замерзшие тела вовсе недалеко от самоволных владений.
– Ты за это не болей, Слав. Если дергать отсюда, то только сразу за стену, и, увы, без права вернуться в Пещеры. Тебе что за это, если выпустишь? – повторил мучивший его вопрос Олег.
– Не знаю что. С охраны выпрут, может похуже чего, типа на вырубку. Но я твой должник, Олег. Мы с сыном тебе жизнями обязаны. Ведь померли бы в Оплоте, а ты сам со Светкой впроголодь, но с нами делился. Посему, что мне за это будет, вопрос никак не стоит. Сейчас другой вопрос, куда более важный: жизни твоей и Асхата. А со мной чтобы не было, по любому останусь жив. На вырубку, так на вырубку: все это дело временное, и я себе место в этой жизни найду. Угостишь, брат, – Беда протянул руку к сигаретам, и Сейфулин энергично закивал. – Как Светка, кстати? – спросил Бедунов, прикуривая.
– … – Гусаров мотнул головой, роняя на глаза растрепавшиеся волосы. – Нет ее больше. Вот так… – он поднял пустой стакан. Выпить еще – нет? В склянке осталось грамм семьдесят неразведенного спирта. – Мерхуши загрызли на переходе к Выселкам. Черт нас туда понес! Никогда себе этого не прощу, Слав! Не хотел я ее с собой брать, еще предчувствие зацепило дурнее некуда, сон накануне снился черный. А она пристала, мол, с тобой пойду – погода хорошая. Пристала, не отвяжешься. Ну и за рекой, где тропа ближе к лесу, три твари точно ждали нас. Иван Шалов первый спохватился, давай поливать с калаша. Наверное, пол магазина в крайнюю вогнал: кровь на снег брызжет, почти черная кровь, а ей хоть бы что: прет на нас, глазища злые, алые, клыки с локоть. Я с Гориным в другую начали стрелять, в ближнюю, что с седым кудлатым мехом. И добили ее таки на самом краю тропы. Но Светку не уберегли – загрызла ее мерхуша, что была поменьше других, и в лес ушла, унося в себе десятка два наших пуль. Вот такие дела, – Гусаров взял кусок вяленой бельчатины и пожевывая продолжил: – Света еще была жива, когда добрались до Выселок. Как нам ворота открыли, так и умерла прямо у меня на руках. Я месяц после этого ходил как псих, почти не жрал, не пил – перед глазами все стояла ее смерть.
– Прости, не знал я. Царство ей теплое и безгрешное, – пробормотал Бедунов.
Сидели с некоторое время молча. Асхат докуривал сигарету, начатую Вячеславом, Гусаров все вертел в пальцах пустой стакан.
– Так давай, – вставая, сказал Беда. – Время уже начало пятого, больше вам задерживаться нельзя. Собирайте все это, – он указал на останки камерного пиршества. – Я сейчас, тихонько за шмотьем мотнусь. Мигом я.
Вернулся он, неся кожаную сумку, пошитую на манер рюкзачка – такие мастерили в северных шахтах и в Выселках.
– Сюда давай харчи, – Беда расстегнул пряжку и прежде чем принять сверток с продуктами и склянку с остатком спирта, извлек из сумки двуствольный обрез. – Это все, Олег, чем могу помочь. Калаша бы дал, но Серегин он – кента моего, а его подставить перед Чайником не смею, при всем уважении к тебе. Обрез, конечно, за чертой поселения слабенькое оружие. Но хоть что-то. Восемь патронов здесь же: три с жиканами, пять с картечью. Понимаю – слабо, и от волков не отобьешься. Только что я могу поделать? Судачок здесь еще хороший, сам солил. Свитер мой и шерстяная накидка. Нож, зажигалка и мое фото с Вовкой – это на память. Ведь может, не свидимся. Обнаружишь случайно мою фотоморду среди шмотья и вспомнишь добрым словом. Так то, – он протянул сумку Гусарову и добавил: – Все, что мог, тебе отдал, как ты когда-то мне и Вовке. Если бы хоть половина людей была вроде тебя, то мир бы этот не стал таким скорбным. А так, я все чаще убеждаюсь, что выжили после Девятого августа только сволочи. Эволюция, это нахрен называется: остаются и живут нормально только козлы, а те у кого побольше совести, они по законам гребаной эволюции, вымирают.
– Нет, Слав, и в этом мире много нормальных людей. Хотя, не спорю, что и дерьма достаточно. Вот если уйдем мы, душа разболится: что и как здесь с тобой, – Гусаров передал Сейфу сумку и накинул полушубок.
– Чтоб спокойней вышло на душе вот что сделай, – Беда протянул ему автомат. – Прикладом меня как следует по морде. Давай, пару раз, чтоб кровь пошла.
– Гонишь? – Олег понял его задумку, и вроде в ней здоровый расчет, но так просто Славку да по физиономии… такое сотворить трудно.
– Да не дрейфь ты. Я хитро все поверну перед Чайником. Скажу: услышал, задвижку пилят суки камерные. Калаш с предохранителя и дверь открыл, наводить порядок. А вы меня по башке, в общем вырубили. Все же это лучше, чем если бы тупо не уследил. Давай, Олежек, – Бедунов настойчиво протянул оружие. – За мою морду не бойся. На ней уже столько следов, и столько она вынесла, что прикладом по ней типа девичьей ласки.
– Бля, Слав, прикладом не стоит. Ладно, извиняй меня, – Гусаров почти со всей дури ударил его в лицо кулаком. Бедунов охнул и покачнулся, хватаясь за лицо. Щека под левым глазом вспухла, из-под лопнувшей кожи потекла теплая струйка.
– Молодца, – прорычал Бедунов. – Еще давай. Дважды. Не жалей! Просто думай, что мне добро делаешь.
Олег ударил его еще дважды, так, что Славка отскочил и приложился затылком об стену. Сильно ударил, аж стесал костяшки пальцев.
– Как я, похож на пострадавшего? – чуть оклемавшись отняв ладони от лица, полюбопытствовал Вячеслав.
