Кубик украдкой оглянулся, будто опасаясь, что его мысли могут быть прочитаны мрачными мужиками. Тут и предполагать не нужно, что за этим последует, – набьют ему снова морду для профилактики. А чтоб впредь знал: происходящее сегодня не может быть оспорено ни одним вшивым умником. Даже если оно такое поганое, как сейчас. Иначе совсем хана будет. Отбери у тонущего соломинку, и он, вместо того чтобы мирно пойти ко дну, попытается набить тебе морду. Потому что с соломинкой тонуть надежнее.
К чести Кубика следует сказать, что морду ему били редко. Почти никогда. Поэтому подобных мероприятий он не любил, в отличие от, например, тех же мрачных мужиков. Что-то ему говорило, что мужики за соседними столиками мордобитие уважают как общенародное развлечение и доступное средство поучения. На мгновенье Кубику даже привиделось нечто знакомое в их физиономиях. Не эти ли самые вымещали на нем стихийный протест против торжества справедливости декаду назад?… Нет, показалось. Тогда его били лысые негры преклонных годов, и узнать их сейчас было бы невозможно. К тому же случилось это в другом месте. В стриптиз-баре, где страшные негритянки преклонных годов, развлекаясь, демонстрировали куче пьяных мужиков свои помятые совсем-не-прелести. И одна из них потом спасла его от гнева пьяных мужиков.
Кубик вспомнил, что именно ей он выболтал в припадке благодарности тайну. Он попытался также припомнить, как она выглядела и где жила. Это оказалось затруднительно. Вместо лица в памяти всплывал какой-то жуткий гнилой оскал. Даже имени ее в голове не сохранилось. А подробности пребывания у нее в гостях смазывались в блеклое, невнятное пятно. Кубику это показалось неправильным, и он разволновался. Одним махом влил в себя остатки коньяка, поперхнулся, утерся рукавом.
Он всегда считал себя человеком вежливым, не чуждым благодарности. А не помнить того, кому ты благодарен за спасение, – верх неблагодарности. Но тут Кубик вспомнил, что взял на идентификатор ее номер, и немного успокоился. Решил, что, когда вернется в Центр, обязательно разыщет ее через базу данных.
Между тем разговор за соседним столиком принял менее мрачное направление. Трое немножко повеселевших от пива мужиков затянули обычную для подобных забегаловок беседу на тему «Как устроен сим и чем он плох».
Общепринятое мнение гласило, что симулакрумы – это человекообразные фантомы, созданные специально для того, чтобы сделать жизнь человечества удобной и красивой. Симы могут выполнять ту работу, для которой не годятся роботы. Например, они занимаются ремонтом роботов. Во всяком случае, Кубику так казалось до того, как Раф познакомил его с методикой воскурения жертвенного дыма. Кроме того, симы создают декоративный антураж любого реала, поскольку роботы для антуража опять же не годятся. И уж конечно, никто не станет портить себе аппетит зрелищем робота-бармена. В едальнях и выпивальнях эстетики ради работают исключительно симы.
Соответственно, и отношение к роботам и симам разнилось. Хорошим тоном считалось не замечать роботов и, напротив, оттачивать остроумие на симах. Это получалось легко и как-то само собой. В большинстве своем симы были недотепами, разинями, занудами, болванами или просто идиотами. Хотя иногда, очень редко, попадались чересчур умные. Но на таких упражнять собственное остроумие было неинтересно.
– Нет, этот до вечера не дотянет. Дохлый очень. Давно не хавал.
– Смотри-ка, у него ноги заплетаются.
– Ноги-то заплетаются, а гляди, как глазки строит. Своего не упустит, хоть и дохлый.
– Еще бы он упустил. Ты что, не знаешь, у голодного сима потенция ох…тельная. За троих работать может.
– Да ты че свистишь-то? Симы не могут трахаться. У них инструмента нужного нету.
– Да-а? Ну пойди и проверь. Потом сам нам посвистишь.
– Сам проверь. Я ориентацию не меняю.
– Зря. Сдается мне, Гарик, он на тебя глаз положил. Понравился ты ему.
– А в рыло те дать, Дрюня?
– Мужики, стоп. Я не понял. Вы че, из-за плевого сима сопла драть друг дружке собрались?
– А че он?…
– Так это он щас плевый, а как нажрется, станет такой мармела-адный, правда, Гарик?
– Не, ну че он наезжает, Бакс, скажи ему!
– Тихо, Гарик. Не плачь. Дрюня, че ты можешь сказать по делу?
– Какому делу?
– Зачем симам трахаться, если они нечувствительные, как уличное покрытие? Ты видел когда-нибудь, чтобы сим хотя б чесался?
– Не видел. Только трахаются они затем же, зачем мы едим. Заряжаются они так, понятно?
– Кто сказал?
– Ну я сказал, и че? Кретином быть надо, чтоб не понять. Я уж нагляделся, как такие же дохлые кого-нибудь по-тихому зазывают в укромный уголок, а потом выходят такими бугаями заряженными под завязку.
– Дрюня, я не понял, ты кого сейчас кретином назвал?
– А тех, кого симы имеют, Баксик. Вон, гляди, эта плевая сволочь все-тки склеила какого-то придурка.
Кубик тоже посмотрел в ту сторону, куда показывал Дрюня. Тощий сим, еле державшийся на ногах, семенил за мужчиной, который твердым шагом направлялся в уборную.
– Ну?
– Через пять минут этот придурок вернется дважды придурком.
– Это как?
– Сам увидишь, – пообещал Дрюня.
Кубик, как и трое приятелей за соседним столиком, не спускал глаз с двери коридора. Он никогда не слышал таких подробностей из личной жизни симов и полагал, что подзарядка их происходит более традиционным способом. Хотя, впрочем, не знал, каким именно, – симы не являлись объектом внимания Центра. Но о том, что любой сим не откажется от приглашения заняться сексом, – об этом каждый так или иначе догадывался. Кое-кто даже проверил на опыте, об этом в Центре ходили упорные слухи – но не более. Половой контакт с симом считался делом зазорным, и никто по доброй воле не сознался бы в этом.
Когда дверь открылась, Кубик вздрогнул. Метаморфоза, происшедшая с задохликом-симом, была разительной. Он даже как будто в росте увеличился. Плечи раздались, грудь выкатилась колесом, руки и ноги стали в два раза толще, словно обросли дополнительным слоем мышц. На щеках сиял здоровый румянец, и из глаз исчезло блудно-призывное выражение. Во всем облике сима теперь не было ни намека на прежнюю меланхоличность. Бравый вышибала, да и только.
– Ну, что я говорил? – тихо прокомментировал Дрюня, точно боялся быть услышанным этим лихим громилой. Хотя всем известно, что симы – создания миролюбивые.
– А где тот придурок? – громким шепотом поинтересовался Гарик.
– Щас выползет. Представление будет, это я гарантирую. Повеселимся, мужики.
Но Кубику представление веселым не показалось.
Мужчина вывалился из коридора, как показалось ему сначала, в стельку пьяным. Он шатался, сильно кренился набок и громко икал. Дойдя таким манером до ближайшего столика, вцепился в него и обвел пустым взглядом помещение. Из угла губ у него потекла струйка слюны. Он начал садиться, но стула там не оказалось, и мужчина крепко приложился седалищем об пол.
