— А сам-то ты кто?
— А вот пустишь — и представлюсь обязательно.
Дверь открылась.
Помнится, актер Георгий Милляр замечательно воплощал на экране разного рода нечисть из русских сказок — леших там, Кощеев Бессмертных… Но особенно ему удавался образ Бабы Яги. В этом никто из более поздних исполнителей роли этого неоднозначного персонажа с ним сравниться не мог.
Нельзя сказать, что передо мной стояла одна из таких милых старушек — скорее, это была ее мама или даже бабушка (если может быть бабушка у Бабы Яги). Во всяком случае, выглядела она гораздо древнее самой Яги. Всклокоченные седые космы, череп, обтянутый морщинистой кожей, глубоко посаженные маленькие злобные глазки — зато большой, натурально крючковатый нос, нижняя челюсть мелко дрожит, будто пережевывает очередного удачно зажаренного Иванушку Дурачка. Серый застиранный халатец на тщедушном тельце, на плечах — серый же пуховый платок. На тонких ногах с желтой пергаментной кожей и вылезшими сине-черными венами — большие черные мужские ботинки без шнурков.
Она посторонилась, пропуская меня внутрь и, совсем как сказочный персонаж в исполнении Милляра, повела носом.
В доме было сумрачно и затхло. Наверное, летом здесь довольно уютно, сейчас мне вдруг расхотелось разговаривать со старушенцией — уйти бы поскорее…
Я прошел в комнату и сел за стол у окна.
— Душновато у вас… мамаш. Проветрили бы.
— Да уж после тебя обязательно, — язвительно сказала она. — Вон какой духан принес…
— Мне нужен Харон, — сказал я. — Очень нужен. Он ведь сыном вам приходится?
— Внуком.
— Тем более. Скажите, как мне его отыскать. Заплатить мне вам нечем, да вы, поди, и не взяли бы денег…
— Почему это? — даже оскорбилась она. — Кто ж от них, родненьких, по доброй воле откажется?..
Разговор зашел в тупик. Я сидел и оглядывал комнату. Обстановка была довольно спартанской, без излишеств, но в то же время имелось все необходимое, чтобы жить тут летом: плита, умывальник, маленький выключенный холодильник со слегка перекошенной, облупившейся дверцей, полки с посудой, зеркало, узкая, аккуратно застеленная пледом старенькая тахта, небольшой встроенный шкаф, стулья, одно продавленное кресло…
М-да… Но если она не скажет — что? Бить стекла, поджигать дом?
— Извините, — сказал я, — напрасно пришел. Честное слово, я не желаю Харону зла. Мне нужна его помощь.
— Он не помогает.
— То есть как? — удивился я. — Он же работает здесь на лодочной станции! Разве не его работа — спасать тех, кто тонет?
— А ты что, тонешь?
— Можно сказать…
Она молчала.
— До свидания. — Я пошел к двери.
Она почти дала мне уйти и остановила у самого порога.
— Вернись. Сядь.
Странная старуха… С каждым ее словом комичного в ней становится все меньше, а жуткого — все больше.
Я вернулся и сел.
— Чаю хочешь? — спросила она таким тоном, будто приглашала бродягу разделить с ней шикарный ужин в отеле «Мариотт».
Я помотал головой. Она села напротив.
— Ты не похож на бомжа… Хотя нет. Похож, и воняешь, совсем как они, но ты не бомж.
— Я охранник из банка. А внешность — издержки обстоятельств.
— Досталось тебе?
Я пожал плечами. Жаловаться не хотелось; я здесь не за тем.
— Харик действительно очень нужен?
— Очень, — сказал я настолько проникновенно, насколько мог, разве что слезу не пустил.
— Хочешь, чтобы он показал Выход? — продолжала допытываться она.
Говорить или нет? Она может умолкнуть в любой момент, мне придется уйти, а главное сейчас — узнать, где Харон.
— Не только, — сказал я. — Он может свести с Человеком Равновесия.
— Зачем тебе?! — Маленькие глазки недобро вспыхнули. — Просто узнай, где Выход. Человек Равновесия — слишком сложно, он тебе не по зубам.
— Я не собираюсь его есть. Очень хочется общнуться… — сказал я с такой замечательной ненавистью, что старуха некоторое время изучала меня, как мне показалось, с удивлением. — А вот вы… Понимаете что-нибудь в том, что происходит?
— Я все понимаю, — надменно изрекла она. — Ты молод. А для меня в мире загадок не осталось…
— И что же делать? Как выжить? Как спастись?
— Тебе?
— Всем. Я — только часть их.
— Ты не часть. Ты — это ты. Каждый индивидуален и отвечает за себя. Не бери больше, чем можешь унести.
Тьфу! Ну всякая Чебурашка лезет в философы и пытается меня поучать!
— Есть цель, — продолжала старуха. — Иди к ней. В пути поймешь многое. Остальное поймешь, когда достигнешь цели.
Где-то я слышал нечто подобное…
— Я видел один фильм… — начал я.
— Ты не Нео, — перебила она, — а я не Пифия.[5] Вообще-то она была негритянкой…
Вот тебе и раз! Она смотрела «Матрицу»?! Интересно, а Человек Равновесия никем ей не приходится? Внучатым племянником, например…
— Ты не герой и можешь не осилить путь, — сказала она, — но должен постараться. Ладно, к делу. Внука попробуй найти в Нижнем городе. Улица Равиковича, семь, шестнадцать. Если доберешься до Нижнего города, это само по себе будет подвигом. Я почти уверена, что дома его нет: слишком многие ищут, но поговорить, кажется, хочешь ты один, остальные — чтобы убить. Остерегайся в первую очередь Диких байкеров, Каракурта и Багиру. Впрочем… тебе (она сказала это с нарочитым презрением) нужно остерегаться всех. И не болтайся безоружным.
— Прошлой ночью я дрался с крысами… — зачем-то сказал я — наверное, задело ее презрение. — Не осталось ни одного патрона, автомат бросил…
— Дрался с крысами? — переспросила она. В ее глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. — И остался жив?
— Как видите. Нам удалось убить главаря.
— Этого долго никто не мог сделать. Молодец… Щелкунчик одолел Мышиного короля… Но проблема не решена. Найдется другой главарь.
— Уничтожить их всех невозможно.
— Но стремиться к этому надо… — как-то очень по-свойски сказала она. — Я кое-что скажу тебе о Нижнем городе, чтобы ты был готов. Сейчас повсюду много чудес, но больше всего их именно там. К тому же… Они объявили себя Независимой Административной Единицей со своим мэром и полицией, сокращенно — НАЕ. Смеются: «Мы всех НАЕ…»
— Послушайте, если за Хароном идет охота — почему он не прячется здесь?
— Так его отыщут еще скорее, слишком многим известно про этот дом. Пару раз до тебя его уже спрашивали… А в Нижнем городе у него есть не только враги, но и друзья. А я пока тут… прибираюсь, готовлю дом к летнему сезону.