Похоже, моя нынешняя структура незаметна для окружающих. Вот и Лев Саныч сидит как раз напротив и совершенно не выказывает признаков удивления по поводу присутствия красноволосого полупрозрачного монстра. Это уже хорошо, надо этим воспользоваться.
Чай, как фактор риска, нужно ликвидировать в первую очередь, но, зная потрясающую бестолковость и «везучесть» инженера-физика Горбачевской, необходимо подстраховаться, поскольку вышеозначенная Горбачевская запросто может влезть в высокое напряжение и без кружки с чаем. Так прикольно двигаться среди знакомых людей, предметов, когда никто тебя не замечает!
Валерка начинает взбираться на табуретку. Он что, спит на ходу? Движения как в замедленной съемке. Нет, наверное, это я двигаюсь и ощущаю быстрее. То есть я-нынешняя, в виде энергетической структуры, поскольку я-обычная, отхлебнув из кружки, года два заношу руку, чтобы поставить чашку. Вот оно! Пока я-обычная, освободив обе руки, вожусь с настройкой напряжения, я-нынешняя стремглав бросаюсь к чашке и мигом доставляю ее на чайный столик. Думать о том, как воспримут случайные наблюдатели самопроизвольные перемещения посуды по воздуху, мне просто некогда. Хотя с большим удовольствием замечаю недоуменную физиономию Барбосса. Наверное, когда пройдет время, достаточное для того, чтобы поднять с пола челюсть и захлопнуть пасть, на весь остаток рабочего дня он будет озадачен вопросом, не слишком ли он вчера «расслабился».
Итак, первая часть выполнена. Ну и дурацкое у меня-обычной выражение лица! Надо же, только что чашка была рядом, а сейчас стоит преспокойненько на столике! И чаю хочется, и подниматься лень. Ладно, сама с собой я как-нибудь разберусь. Если останусь жива. Если перед этим ликвидирую тоннель. Если…
Валерка, этот морально-убогий идиот, уже уцепился за ящик. С одного конца. А подумать, что он соскользнуть может — нет, с этим у него напряженка, это ж не приколы про тещу рассказывать. Нельзя дать ему закричать и попросить меня о помощи!
Взвиваюсь с места. Слава Богу, «навыки энергетического баланса», как обозвал умение летать Салатовенький, никуда не делись. Вишу как полная дура сама над собой и изо всех сил держу этот холерный ящик. Почему он такой тяжелый, там же всего-навсего лампы, а не гири?! А этот лопух, ничего не подозревая, и не торопится! Да быстрей же ты его снимай, сил нет уже! Теперь уже сама подгоняю бег секунд, долго мне не выдержать.
А тоннель продолжает зиять ненасытной утробой. Значит, нужно терпеть. Значит, нужно держать этот проклятый ящик. Сцепить свои прозрачные зубы и держать. И я держу. Только краем сознания с удивлением отмечаю, как я-обычная внизу безмятежно наблюдаю за стрелкой вольтметра. Ну быстрее, Валерочка, миленький! Руки теряют плотность и упругость, поторопись!
И вот происходит долгожданное. Великий интеллектуал наконец-то догадывается перехватить ящик второй рукой. Он уже устойчиво стоит на табуретке. Неужели все?
Действительно, все. Он преспокойно спускается на пол, опускает ящик. И в ту же секунду раздается тихий гром, которого никто кроме меня не слышит. Дрожит и колышется энергетическая структура, но никто этого не замечает. С треском и разрядами захлопывается жерло тоннеля. На его месте еще вибрирует участок нестабильности, но вот исчезает и он. Все.
То есть не произошло ничего, просто снова будет идти и таять снег. Просто на деревьях по-прежнему будут сидеть вороны, словно огромные серые груши. Просто все будет.
А буду ли я? С исчезновением туннеля я почувствовала, что резко начинаю терять свою стабильность. Снова пальчики сделались почти бесплотными, а все тело — практически неосязаемым. Какая-то ерунда творилась и со мной-обыкновенной. Такое впечатление, что разрушалась энергетическая оболочка. Предстоял самый трудный шаг. Но бездействие означало однозначную гибель. Один шаг. Шаг внутрь себя самой. Как это немыслимо трудно! Но ведь теперь Сережа будет жить! И будет помнить меня. Если что. Боже, помоги мне!
Я буквально нырнула внутрь своего не самого прекрасного, но такого привычного тела. И попала снова в бешеную энергетическую карусель. Все мелькало, вспыхивало и кружилось, сначала неимоверно быстро, но затем медленнее и медленнее. Огоньки. Что-то светится. Это лампочки на панели блока питания. И стрелки. Я их вижу?!
Я их вижу, я вижу свои руки, я вижу все вокруг! Я жива! Я вырвала у судьбы эти 10 процентов, я снова в своем родном мире, и я снова нормальный человек, живой!
* * *
Я не только вздохнула полной грудью, я дышала и не могла надышаться. И запахи. Слабый запах озона. Чай. Сигаретный дым. Я дома.
Словно сомнамбула, я встала со своего места и прошлась. Просто так. Чтобы почувствовать, как можно ходить настоящими ногами. Жутко хотелось курить. Дрожащими руками я нашарила сигареты и с наслаждением затянулась. Надо же, почти год не курила! Я подошла к окну и потрогала то место, где только что зиял туннель. Штора как штора. Черная и плотная. И все как обычно. Зина суетится возле самовара, поскольку уже приближается время второго чая, Лев Саныч по обыкновению что-то паяет, Валерка ковыряется в ящике с лампами.
Стоп! А может, ничего не было, может, мне все привиделось? А Салатовенький и Лимончик были только плодом воображения? Левая рука уже потянулась пригладить «ежик», я всегда размышляю таким образом. И остановилась на полпути. От пальцев до запястья по ней шел след ожога, красноватое пятно-шрам на всю ладонь. Мельком взгляд упал на Барбосса. Бедолага, он до сих пор усиленно тер глаза и пялился на злополучную чашку.
Было, все было. И туннель, и огромная Вселенная, и удивительная желтая и розовая страна. И все мои ощущения были. А сейчас? Смогу ли я чувствовать энергию окружающего мира, понимать мысли и ощущения других, летать? Щелчок в сознании, словно идет настройка на другой диапазон, и вот передо мной все сотрудники в энергетических коконах разной степени поношенности. И вот я улавливаю, как Зина озадачена тем, где бы раздобыть сахару. Все получается! Правда, с огромным трудом, приходится изо всех сил напрягать восприятие, но все же удается!
А летать? И вот я приподнимаюсь над полом. Чуть-чуть, сантиметров на двадцать. Пока никто не видит. Незачем шокировать окружающих. Просто проверить. Ага, никто не видит, как же. Вон Барбосс вылупился, того и гляди, глаза на пол выронит. Делаем вид, что ничего не произошло.
— Народ, чай готов, присаживайтесь, — созывает коллег Зина.
— Спасибо, что-то не хочется, — отказывается шеф, — Мне что-то нездоровится сегодня, пойду-ка я домой.
Немая сцена у «Ревизора» по сравнению с той, что разыгралась в лаборатории, кажется самодеятельностью на уровне детского сада. Барбосс скоропостижно собирает манатки и валит домой, по всей видимости испытывая стойкое моральное отвращение ко всем алкогольным напиткам, а в особенности к тем, которые были употреблены накануне. Народ рассаживается вокруг самовара, кто-то что-то рассказывает. Я слушаю вполуха. Так хорошо быть снова дома! Даже если никто не знает, что тебя почти год не было. Только в одном вопрос — надо как-то научиться жить дальше. Со всем тем, что со мной произошло. Со всем тем, что я теперь могу.
