Он не был хранителем. Он был простым хнумом и звали его Йойн. Дикий необразованный Йойн. Ученик Колдуна.
Он не побоялся и пришел, хотя знал, что его запросто могут отправить вслед за учителем. То есть не могут, а должны отправить, если присутствует какая-то логика в выборе обреченных на смерть внутри одного народа. Я не думаю, что он пришел из любви к аристократу с синими глазами, ему, простому хнуму, вряд ли сообщили о меченой звезде Лайка. Знать о подобном - удел старцев. Я думаю, ему стало интересно. Интересней собственной жизни. А может, Единый шепнул ему: иди! Умрешь - приму. А Эргэнэ лишь вовремя показала, куда идти.
- Ты веришь в первенство восьми стихий? - спросил старец Рубина.
- Я умею лечить раны, - ответил Йойн.
- Ты давно слушал его? - спросил старец Аметиста.
- Я слушаю Единого.
Они собирались спрашивать его еще - о чем-то чрезвычайно важном для них, а на самом деле бессмысленном - но, к счастью, хнумы слишком долго подбирают слова.
- Лечи! - приказал я, и, взяв его за одежду, протащил мимо старцев к Лайку Александру.
- Эргэнэ, - произнесла гриффина, - ты знала Колдуна?
- Нет, - ответила Эргэнэ и замолчала, силясь правильно объяснить. - Я знала, что он знал. До ухода Колдуна.
- До ухода к Отцу?
- Нет. Тогда... Давно.
Руки Йойна скользили, обнимая Лайка на расстоянии ширины лезвия меча от тела.
- У него нет ран, - сказал он.
- Я знаю, - откликнулся я.
- Нет скрытых ран. Это не мор. Но внутри у него плохо.
Это не мор. Конечно, я не слышал общего вздоха облегчения, но лица старцев, непроницаемые от начала времен, на долю торна сделались еще более похожими.
- Так бывает? - спросил кто-то из них.
Йойн помолчал. Он молчал дольше, чем обычно молчат перед ответом даже хнумы.
- Колдун сказал, когда вернулся: бывает. Болезнь происходит, когда бог задевает материю.
Вопросительная пауза. Никто не произнес: "Что?"
- Болезнь, - повторил Йойн новое слово. - Приближение к смерти. Бог может задеть и одного. Если один ему нужен.
Теперь пауза была полна угрозы и удивления.
- Если хнум нужен Отцу, Отец роняет слезу, - сказал старец.
- Чтобы забрать хнума. А это, - Йойн указал на Лайка, - чтобы научить. Приближение к смерти - не смерть. Он не умрет.
Лайк застонал.
- Почему этого не бывает у хнумов?
Йойн опустил голову.
- Я не знаю, - признался он.
- Ты, - подтвердил старец. - А Колдун?
- Я не знаю, - повторил Йойн.
Старец кивнул и задумался. Я смотрел на него и, кажется, понимал, о чем он думает.
Ладно, ты слушал Колдуна, который оскорбил Единого своим запутанным учением, подобранным во время блужданий среди врагов. Но ведь Колдун еще служил гласом неведомого для нас, дварров. И я, главный сын разрушенного Рубинового Дома, слуга Отца Гор, первый старец дварров, я все эти десять лет ждал его изречений. Я был убежден, что из трех изречений одно будет ответом на страшный, тоскливый, ноющий по ночам вопрос: почему Отец не присылает новых дварров? Или хотя бы почему не падают слезы? Почему нет снов? И дождавшись, вместо ответа... А когда Единый через звезды указывает героя - герой приходит с синими глазами. И после победы в долгожданном бою валится с ног, как мешок, как пойманная в ловушку свинья. Что это?! Так может быть ты, худший из дварров, ученик отступника, раз уж пошли такие времена, что старцам первого круга ничего не снится и они не имеют ответов, может быть ты скажешь, что это значит? И ты говоришь, что дварры не знают чего-то еще, а именно приближения к смерти.
Блаберон! Я стал о многом догадываться.
- Я буду поить его чаем, - сказал Йойн.
- Я отменяю атаку, - напомнила гриффина.
- Будет ли он воином? - спросил старец Аметиста.
- Не знаю, - ответил Йойн. - Я буду поить его чаем.
Старец Рубина кивнул. Это означало: ладно, ученик Колдуна, пока герой жив, можешь поить его чаем.
- Охрану в башню, - приказал старец Аметиста.
Лайк застонал. Йойн укрыл его шкурой.
Все ушли: дварры вслед за старцами, Эргэнэ вслед за гриффиной.
Только два хранителя остались у входа.
Ночью мне был сон. Вернее, несколько снов. Я запомнил их, потому что проснулся.
Мне приснилось, что старец Аметиста тайком от всех вернулся. И его голос: "А что еще тебе говорил Колдун?" Мне приснились шаги на лестнице между первым и вторым ярусами. Я вскочил и схватил оружие. Опасность греет лучше горного "чая". На всякий случай я спустился вниз, послушал. Тишина. Если кто-то и приходил, он уже ушел.
А потом мне приснилась Луна. Прекрасная золотая Луна, она специально изменила свой путь по небу, чтобы поговорить со мной, я плакал и радовался от ее взгляда. "Я спущусь к тебе, Гилденхом!" - сказала она голосом Лайка Александра. - "Я спущусь к тебе, как только соберу себя полностью. Потерпи, мой верный друг, дождись полнолуния, не уходи далеко, иначе я не сумею тебя найти. А когда я спущусь, ты подаришь мне целый народ. И сохрани моего любимого сына!"
Я открыл глаза. Везде было тихо. Черные рыцари... Я пожалел об упущенной возможности.
Девять. Просто число - девять. Его странный образ. Испорченная восьмерка.
Колдун, Грей-Дварр и оба дракона, сейчас вовсе не страшные, стояли почему-то вместе и равнодушно глядели сквозь меня. Я, живой, был безразличен им, мертвым. Затем я увидел Йойна. "Колдун прав!" - закричал Йойн. - "Он все сказал верно! Все три изречения!" Мне показалось странным, что Колдун стоял рядом с Грей-Дварром и драконами, а не с Йойном, который ему так верил. "Да, молодой человек, не знаете вы сущности вещей!" - вдруг произнес Грей-Дварр, а черный дракон широко улыбнулся.
Грязная, покрытая паутиной дверь медленно, со скрипом отворялась...
"Пусть мой любимый сын встретит меня в Даркдварроне", - прошептала Луна...
...Он все сказал верно! Все три изречения!
На этой фразе я проснулся.
Грима принесла "чай".
Колдун...
Появился Йойн.
- Вечером он заговорит.
Я кивнул.
Светло. Черные рыцари уже уплыли.
Утро я провел, размышляя о сущности трех изречений.
Когда последний павший хнум был похоронен в недрах горы, старцы объявили трапезу. Тело Верховного Стратега Селентины осталось без погребения: оно бесследно растаяло в драконьем пламени раньше срока. Дварры желали оказать ему почести, но на месте схватки были найдены лишь два меча.
После трапезы хнумы прощались с братьями перед лицом Единого под слезами гор. Я не мог прощаться с братьями перед лицом Единого. Братья это равные сыновья одного города, и мои братья - рыцари Гилденхома.
Первый, легендарный меч Грей-Дварра я взял себе. Да, слишком велика слава. Я, конечно, отдам его Лайку, когда Лайк вновь станет воином.
Вечером я пришел к нему. Он все так же беспомощно лежал, но уже осмысленно глядел перед собой.
