Пирс Энтони - Фтор

«Я бегу домой!»

Ноги подхватили быстрый ритм, задаваемый разумом. Они больше не повиновались непосредственному мозгу, подобно половому органу, но, как и тот, находились под влиянием видений, вызываемых разумом. Мозг умен, ноги глупы, их можно одурачить.

Язык китомедузы крепче сжал его ногу и подтянул к выпуклости, окружающей рот, не обращая внимания на движение. Арло почувствовал прогорклые кишечные газы, парившие над ртом, услышал глубоко внутри урчание.

«Моим ногам мешают двигаться. Они должны бороться, чтобы поддерживать мерныйшаг».

Ноги дико забрыкались. Свободная нога уперлась в язык, прижав его к ноге пойманной. Еще раз, сильнее.

И уязвленный язык ослаб. Нога выскользнула из петли. Арло покатился вниз под уклон, прочь ото рта, а ноги его по-прежнему работали. Он перевернулся, уткнувшись лицом в черную поверхность, потом перевернулся снова и увидел переднюю часть гусеницы.

Атон и Досада сидели на ней верхом; один у головы, другая — у отрубленного конца.

— Раз… два… взяли! — крикнул Атон, и оба с силой оттолкнулись от стены как раз в тот момент, когда внешний ряд ног двинулся вниз. Потеряв равновесие, гусеница качнулась.

— Взяли!

И длинное тело гусеницы медленно свалилось с выступа в озеро. Многочисленные ноги вспенили воду.

Всплеск был очень громаден. Китомедуза так и просела под дополнительной тяжестью. Какой бы огромной она ни была, сообразил Арло, она должна быть тонкой и плоской, как лист, а не круглой, как булыжник. Не такой объемистой, как казалась. Изо рта китомедузы вырвался хрип удивления. После чего язык втянулся внутрь и отверстие закрылось.

Вода хлынула через край. Чудовище погружалось!

Арло, неспособный плыть из-за действия яда, понял, что сменил один вид смерти на другой. Его не съедят, он просто утонет. Сейчас его не спасет и сам Хтон, да Хтону это и ни к чему.

Арло подхватили вдруг чьи-то сильные руки. Атон и Досада плыли к берегу, буксируя его за собой.

Это они спасли его.

Яд гусеницы оказался сильнодействующим. Арло пробивал себе дорогу к сознанию, изнуренный удушающим жаром, — но по-прежнему не двигался по собственной воле. Теперь отказали даже ноги. И глаза.

Но он мог ощущать, мог слышать. Кто-то гладил его во лбу. Нежное, прохладное прикосновение его матери Кокены: прохладное из-за ее болезни — озноба. Она находилась в своей жаркой пещере и ухаживала за ним, как в те давние времена, когда он был ребенком. Его выручили, здесь он чувствовал себя в безопасности, ему приятно было оказаться в центре ее внимания и давать ей понять, что он в ней нуждается. Она все отдала ради Атона, а теперь Атона теряла.

Приблизились чьи-то шаги и остановились у входа, где, как знал Арло, занавески из плетеного лыка сохраняли тепло, необходимое для выживания Кокены.

— Входи, Досада, — сказала Кокена.

Разум Арло среагировал, хотя тело не смогло. Что делает здесь миньонетка? Ведь, в сущности, эти женщины должны быть врагами!

Послышалось шуршание раздвигаемых занавесок, легкое дуновение, и в пещеру вошла Досада.

— Надень что-нибудь, — с некоторым вызовом сказала Кокена.

Последовал шелест. Это Досада влезала в одно из платьев Кокены — наверняка оно ей узко! — после чего заговорила:

— Я принесла плоды из сада Арло. Ему лучше?

— Пока нет. Но за плоды большое спасибо, — Кокена говорила вежливо, почти официально. — Я знаю, что поход в сад в одиночку для тебя опасен.

— Со мной ходил Атон, — ладонь матери застыла у Арло на лбу — почти в буквальном смысле слова: казалось, она стала мертвенно-холодной. И неудивительно!

Кокена встала.

— Нет нужды сообщать мне об этом.

— Прошу вас… Я должна вам рассказать. Я… вот. — Вероятно, Досада что-то протянула Кокене. Арло силился воспринять окружающую среду, увидеть женщин глазами. Что это?

Последовало короткое молчание. Затем:

— Он… дал тебе хвею?

Арло в точности знал, что чувствует мать: он чувствовал то же самое. Если Атон дал Досаде хвею, для Кокены все кончено — и для Арло.

— Он… послал ее, — тихо оказала Досада. — Это… подарок вам. Пожалуйста, примите ее.

«Что? Хвею нельзя так передавать!» Кокена ее взяла.

— Она не вянет. Как это возможно?

— Атон вас любит, — сказала Досада. — Мы в саду ничего не делали. Он сорвал этот цветок, сориентировал на себя. Видите, он не сочетается с моим голубым от Арло. Вы ведь его любите…

— Но как ты ее донесла?

— А как можно нести хвею? Я тоже его люблю.

«Неверно, — подумал Арло. — Хвея любит своего хозяина и любит того, кого любит хозяин, но не может просто так переходить от одного любящего человека к другому. Она, строго говоря, последовательна, а не параллельна. Ибо когда мужчину любит несколько женщин, рождается соперничество, разрушающее любовь — и хвею. Здесь что-то не так. Хвея должна была завянуть — но не завяла».

Кокена отошла от Арло и приблизилась к Досаде.

«О нет! — подумал Арло. — Они не могут стать врагами… моя мать и моя сестра, двесамых любимых моих женщины!» — Атон показал мне кое-что, чего я не знала, — нежно проговорила Кокена. — Иди сюда, дитя мое… сядь рядом со мной. Я тебя не задержу. — Ее голос был на удивление мягок.

— Мне неловко, — сказала Досада. — Какое-то странное и страшное чувство, только не знаю, от кого оно исходит: от вас, от Арло или от вас обоих.

— Мой сын в сознании? — спросила Кокена.

«Конечно, Досада знает — ведь она телепатка», — у Арло не было от нее никаких тайн!

Вероятно, Досада кивнула утвердительно, поскольку Кокена продолжила:

— Хорошо, что он тоже это знает.

— Вам известно, кто я такая! — воскликнула Досада с неожиданным жаром. — И известно, чем все должно закончиться! Как вы можете после этого со мной говорить!

Теперь Арло воспринял ее чувства: в основном, переживание блаженства, отчасти — мрачная пропасть. Подействовала, наконец, телепатия, которая стала сильнее из-за отказа обычных его органов чувств. На три четверти человек, он воспринял отрицательные чувства Досады как положительные: на четверть миньон, он принял их такими, каковы они есть. Он и впрямь был смесью двух видов. Однако двойственность наделяла его широтой восприятия, которой иначе у него не было бы, хотя чтобы вникнуть в любое свое чувство, ему требовалось две точки зрения. Хтон мог видеть физические предметы с нескольких сторон, но о такой душевной голографии и не подозревал.

— Я помню твою мать, — сказала Кокена. — Прекрасная женщина — первая любовь Атона. Я никогда к ней не ревновала.

— Я не знала, что мой отец жив! — с болью вымолвила Досада. — Официально он считался мертвым, поскольку был сослан в тюрьму Хтона. Я встретила Атона, но моя убежденность помешала мне узнать его. Когда Арло рассказал мне, что его бабушка — Злоба…

— Успокойся, дитя мое! Мне известно, что ты этого не знала. Когда ты убежала от меня при нашей первой встрече, я догадалась, что ты миньонетка, и уловила во внешнем облике твое возможное происхождение. Я вспомнила, насколько умен дядя Вениамин Пятый, и поняла некоторые из его побуждений. От Атона в тебе было то, что…

— Я не собиралась предавать Арло! Смотрите… я по-прежнему ношу его хвею, и она жива. Я поклялась…

— Знаю, Досада. Понимаю. Позволь мне объяснить о хвее.

Почему Кокена внезапно успокоилась? Сейчас Арло улавливал ее чувства, отделяя их от Досадиных. Они в основном были положительными, лишь отчасти отрицательными — а это означало, что все они возникли как положительные, но были частично перевернуты ее особым восприятием. Она не притворялась, она была уверена и умиротворена.

— Теперь я знаю, что испытывает обычный человек, который любит миньонетку, — сказала Досада. — Я никому не хотела сделать больно, но я не могу обманывать свою природу. Будь Атон мертв, как я думала…

Возникла рябь ужаса, вызванная упоминанием о смерти Атона. Любовь Кокены была сверхъестественна, Арло никогда прежде не обозревал ее глубины.

— Когда Атону было семь лет, — сказала Кокена, — миньонетка Злоба — твоя и его мать — встретилась с ним и подарила ему хвею. Тогда-то он и полюбил ее. Много лет спустя он дал эту хвею мне, забыв о ее происхождении. Я не знала, что она принадлежит Злобе, но хвея этого не забыла, и поскольку я любила Атона, цветок остался живым. Даже когда Злоба умерла, хвея жила, ибо не могла понять, что произошло, ведь хвея неразумна. Но когда я вернула хвею Атону, она обнаружила, что его любовь к Злобе иссякла — миньонетка умерла, а он знал о том, что хвея принадлежит ей — и тогда хвея умерла.