В открытом люке мелькнули бурые сигары камыша, а дальше маячила только вода. Они перелетели сушу и теперь скользили над мелкой рябью Дуная. Это был конец! Миша смотрел на проносившиеся внизу волны и чувствовал, как на голове встают дыбом волосы. Сбрасывать уже было нечего, и сейчас «Пеликан» медленно снижаясь, рухнет на середине Дуная, откуда им придётся выплывать к берегу. И вероятней всего, удастся это не всем.
Стефан бросился к вентилю с водородным баллоном и даже успел его открыть, но спасительной дистанции уже не осталось. В окне мелькнули всплывшие на поверхность водоросли, а дальше «Пеликан» на полном ходу врезался гондолой в отливающую зеленью воду. Режущий уши треск заглушил крики, и вдруг стало светло от вспыхнувшего под ногами отражения солнца. Тусклые окна вылетели, а вместе с ними исчезла добрая половина палубы со штурвалом и привязанным к нему Марко. Следом за ним едва не вылетел Стефан, лишь в последний момент успевший повиснуть, схватившись за сплетённые шланги трубопроводов. Васил с Прохором бросились в ещё целый грузовой отсек, подмяв под себя Мишу и Александра. Ларион вцепился в подставку стола, навалившись на обломки пола, и болтал ногами в образовавшемся проёме. Казалось, он сейчас побежит по воде, но, отрикошетив и потеряв ещё часть собственного веса, дирижабль взмыл, и теперь Дунай вновь сверкал с пятидесятиметровой высоты.
– Держись! – Смородин попытался бросить в нос гондолы верёвку. – Прохор, держи меня за ноги! – он пополз по раскачивающейся палубе к стонавшему от напряжения Лариону. – Хватай за петлю!
Выпучивший глаза Ларион, казалось, его не слышал, и словно загипнотизированный, неестественно вывернув голову назад, смотрел на проносившуюся внизу воду. Взлетевший «Пеликан» вновь стал опускаться, и теперь замедлившая с высотой бег река рванулась под обрез палубы в несущихся навстречу волнах. Пенистые барашки, характерные для бурного течения глубокого русла Дуная, сменились прибрежной рябью, и внизу вновь замелькали белые пятна кувшинок.
Неуправляемый, чудом ещё державшийся в воздухе дирижабль перетянул и заболоченные заводи, и склонившиеся вдоль противоположного берега ивы, но это уже был его предел. Растерявший водород и обнаживший рёбра каркаса аэростат уже не мог держать даже собственный вес, не говоря о прицепившейся под брюхом разбитой гондоле с остатками экипажа. Гнавший вдоль реки волны ветер подхватил «Пеликан» в последний раз, затем швырнул на вставшие стеной сосны. Пропитанная маслом перкаль разлетелась в клочья, гондола оторвалась, и, расшвыривая в стороны обломки досок, ещё недавно бывших одним целым, исчезла в буйных зарослях прибрежного леса.
Смородин увидел, как на мгновение мелькнуло синевой небо, затем его стремительно сменил зелёный водоворот, а потом всё вокруг вспыхнуло миллиардом звёзд, сменившихся в свою очередь беспросветной темнотой.
Ему показалось, что отключился он всего на секунду.
Открыв глаза, он вскочил, затем размазал по лбу медленно текущую липкую кровь. Вывернутая к затылку рука уже успела посинеть, и, судя по цепко сомкнувшимся над головой веткам, он понял, что секундой здесь вряд ли обошлось. В проломленных собственным телом терновых кустах он пролежал не меньше четверти часа.
Миша тяжело качнулся на подогнувшихся ногах, потрогал гудевшую набатом голову и, не узнавая собственный охрипший голос, тихо позвал:
– Стефан!
Кажется, голос он сорвал, когда пытался перекричать вопившего на ухо Прохора. Или это был вцепившийся в ноги Васил? Последние секунды падения никак не удавалось вспомнить в подробностях. Они упорно сливались в вертящийся калейдоскоп, неизменно заканчивающийся беспросветной темнотой.
– Прохор! – позвал он громче, скривившись от боли в вывихнутой руке. – Где вы, чёрт побери?!
Где-то впереди послышался треск, и неузнаваемый голос попросил Иезуса добить его, прекратив мученья. Миша вышел на поляну и увидел висевшего на раскидистых ветвях дуба Стефана. Его новоиспечённый боцман болтался вниз головой, запутавшись в лохмотьях перкали, оставленных сломавшим верхушку дерева дирижаблем. Вокруг валялись разбросанные фрагменты гондолы. Стальная рама с чудом уцелевшим двигателем прочертила поперёк поляны длинную борозду, воткнувшись во вспаханную землю чёрным винтом.
В голове гудело, и прокушенный язык саднил, будто проколотый насквозь гвоздём. Смородин молча взобрался по утыканному сучками стволу дуба и принялся выпутывать Стефана. Во рту солёный вкус крови сменился гадкой горечью желчи. Хотелось встать на четвереньки и вывернуть собственный желудок наизнанку. Он сплюнул и вытер рот рукавом.
«Похоже, без сотрясения не обошлось! – подумал Миша, чувствуя новый приступ тошноты. – Да и как иначе, если на голове места живого нет!»
– Михай! – взмолился увидевший его Стефан. – Помоги! Всё болит! Я же что тот ягнёнок на день святого Баниониса – ни одной целой косточки! Ей-богу, сдохну!
– Поживёшь ещё. – Переведя дыхание, Смородин разорвал последний удерживающий Стефана клок перкали. – На тебе ещё пахать и пахать.
На его взгляд, Стефану не так уж и досталось. Синяки да разбитый нос не в счёт. Миша помог ему спуститься и, оглянувшись вокруг, спросил:
– Кого-нибудь из наших видел?
– Да кого же я мог видеть? – хмыкнул Стефан. – Вот тебя только первого и увидел, спасибо Господу. А то так бы и висел вниз головой. Прохор, кажется, вылетел первым, как об деревья тряхнуло. Может, жив. Нужно у берега поискать.
– Эй! – сложил рупором ладони Миша. – Ларион, Васил! Где вы?!
Он прислушался, но вокруг лишь шумел ветер в кронах.
– Чёрт, чёрт, чёрт! – внезапно вспыхнув, ударил несколько раз по широкому стволу дуба кулаком Смородин. – Что за наказание на мою голову?! Откуда он только взялся! Прибью, если найду! Прохор, Ларион, отзовитесь! Где вы все подевались?! Стефан, ищи по курсу падения, а я в другую сторону!
За спиной затрещали кусты и, прихрамывая, на поляну вышел Александр. Он пощупал ссадину на лбу и, стряхнув налипшую траву с высоких ботфорт, надменно произнёс:
– Я всё слышал! Не истерите, флагман. Я жив.
– Что? – поначалу опешивший Смородин не поверил собственным ушам, но затем, сжав кулаки, двинулся навстречу наследнику. – Ты жив? Это же надо – ты жив! – Руки сами схватили Александра за горло. – Ты жив, сосунок, а Марко нет!
Размахнувшись, Миша вложил в удар всю злость, что скопилась в груди за всё время полёта. Кулак качнул на лице наследника румяные щёки, и прежде чем он успел взмахнуть руками и рухнуть в заросли за спиной, на его лице отразился неподдельный испуг.
