— Э-э, нет, — возразил Джульяно, — сия труба потребна мне для окончательной поимки нечистой силы. Полгода уж сеть сооружена, а дьявол в нее все нейдет. — Тут ловец дьявола сокрушенно вздохнул и продолжал: — Будь у меня труба, я бы ее внутрь ловушки установил, а сам притаился в сторонке. Прискачет сила нечистая, захочет полюбопытствовать в инструмент на потусторонний мир, а я сеточку и захлопну. То-то выйдет потеха!
Улыбнулся людскому простодушию Иоганн Кеплер.
— Завтра же, синьор Медичи, переговорю со знакомым шлифовальщиком стекол. Будет вам прибор. Об одном прошу: дочитайте, ежели не секрет, письмо синьора Галилео до конца. Авось там еще какие важные новости…
Математикус не ошибся. После упоминания о юпитерианских спутниках синьор Галилео, сын Винченцо, уведомлял друга, что задумал выпускать альманах печатный «Сидериус нунциус», сиречь «Посланец от звездного мира». В том альманахе намеревался он оповещать ученый мир относительно последних своих открытий, равно как и всех грядущих. А они не за горами. Уже и теперь он, Галилео Галилей, берется утверждать, что в зрительную трубу явственно различимы фазы Венеры.
— Фазы Венеры! — закричал Кеплер. — Господи, фазы Венеры! Ну что вы теперь запоете, проректор Факториус со всею сворой? Прав, тысячу раз прав недостойный Иероним фон Ризенбах! Надо немедля отписать старине Мэстлину!
Спускаясь по каменным ступеням звездоблюстилища, Джульяно де Медичи все еще слышал за собой победные возгласы имперского астронома. Наконец математикус утихомирился. Тогда посланник достал письмо и перечитал от начала до конца.
«Я увидел глазом то, в чем мой разум не сомневался и раньше, — значилось в конце письма. — Будь благословен, год тысяча шестьсот десятый!»
1-й член трибунала (тычет указательным пальцем в лежащий перед ним фолиант). В реестре еретиков, святым орденом капуцинов отлученных от веры Христовой, поименован некто Кеплерус Иоганнес, богохульствующий звездочет. Отлучение свершено в году тысяча шестьсот девятнадцатом, в месяце январе.
2-й член трибунала (постукивает указкой по толстой книге). Ваша честь, в Указателе запрещенных сочинений, под нумером три тысячи двести восемьдесят седьмым значится «Сокращение Коперниковой астрономии» некоего Иоганнеса Кеплеруса, математикуса. Запрещение должно действовать двести лет, вплоть до года 1819 по рождеству Христову.
Инквизитор. Обвиняемая Катерина Гульденман, как зовут твоего сына-звездочета?
Гульденман. Иоганном Кеплером величают, как же еще.
Инквизитор (обращаясь к Мэстлину). Защитник осмелился упомянуть о каких-то важных заслугах звездочета Кеплера пред империей? Не сии ли заслуги он имел в виду? Надеюсь, вам известно, доктор богословия, что богопротивное учение Коперника запрещено?
2-й член трибунала (находит нужное место в книге и отчеркивает ногтем). В декретах святой инквизиции запрет обозначен пятым днем марта 1616 года.
Мэстлин. Ваша честь, сын моей подзащитной носит почетное звание личного астронома государя императора Фердинанда. В той же должности он пребывал и при императорах Рудольфе и Матвее. Заслуги имперского астронома Кеплеруса велики!
Инквизитор. Кеплерус отлучен от церкви, а богомерзкое его сочинение запрещено. Как видите, заслуги его довольно сомнительны. Каковы ж еще добродетели Кеплеруса?
Мэстлин. Он разгадал истинный ход небесных светил. Открыл корону Солнца. Объяснил притяжением Луны явление морских приливов и отливов. Усовершенствовал зрительную трубу. Способствовал введению нового календаря. Написал математический трактат о вместимости бочек.
2-й член трибунала. Ха-ха-ха! О вместимости бочек! Кому еще сочинять такие трактаты, как не сыну трактирщицы?
Мэстлин. Венецианская республика неоднократно склоняла Кеплеруса оставить пределы родины, дабы занять кафедру математики и астрономии в университете восхваленного града Падуи[32]. Сэр Генри Боттон, английский посланник, от имени своего государя приглашал Кеплеруса переехать в Англию. Подобные приглашения есть знак признания учености воистину необычайной. Однако Кеплерус, будучи достойным сыном отечества, лестные предложения отверг. Наотрез отринул.
1-й член трибунала. Тоже мне, заслуга, — в Болонью не ускакал, не сбежал к англичанам! Распустились ученые людишки, инакомыслящие, мудрствующие лукаво, сочинители разные да звездочеты. От землицы оторвались! Поотвыкли от сохи да овина! Чуть что не по нутру — и за кордон, по заграницам шастать. На кол сажать бы сих летунов, без дознания и суда! Гноить в подземельях! Топить! Четвертовать!
Мэстлин. Ваша честь, имперский астроном Иоганнес Кеплерус сможет сам рассказать о своих выдающихся трудах. Со дня на день он должен приехать на процесс. По невыясненным причинам он задержался в граде Линце, где занимает кафедру математики в тамошней гимназии.
Инквизитор. В силу каких причин великий ваш математикус обитает не в столице, а на задворках империи?
Мэстлин. Ваша честь, он покинул столицу, не вынеся скорби после смерти близких ему людей.
Инквизитор. Господь милосердный и всеблагой позаботится о душах умерших, ежели они не грешили. (Захлопывает дело.) Когда почили его близкие?
Мэстлин. В году одна тысяча шестьсот десятом по рождеству Христову.
Обширное и страшное одиночество
Легче, кажется, двигать самые планеты, чем постичь их движение.
Клавдий Птоломей
Будь проклят год одна тысяча шестьсот десятый по рождеству Христову!
Проклят будь год, когда ему, имперскому астроному Иоганнесу Кеплерусу, приходилось каждый божий день тащиться с протянутой рукой в казначейство. Подайте на хлеб и похлебку царедворцу его величества! Уплатите хотя бы малую часть из тех двенадцати тысяч флоринов, что задолжала математикусу казна за десять минувших лет! Явите милость и сострадание ему, жене его и трем малым детям! Помогите, чем можете, вдове Тихо Браге и осиротевшим чадам короля астрономии, безвременно покинувшего бренный мир!
Не подали милостыню, не уплатили ни флорина, сострадания не явили, не помогли чем могли. Иуда-казначей отделывался векселями (торговцы провизией хохотали математикусу в лицо, когда он предъявлял сии жалкие бумажки!). Император, как всегда, не скупился на обещания, но они ничего не стоили.
