Пятеро бандитов преградили путь Гарри. Он стоял перед ними неподвижно, а они замахивались на него, толкали…
Лев не понимал, почему Гарри медлит. Ведь бить по отдельным группам легче, чем всех вместе. Чего же он не начинает?
Но у Гарри был свой план. Убивать нельзя — значит, пускать в ход кулаки тоже нельзя. А без кулаков остается джиу-джитсу, которому его обучили в армии. Вот почему, изобразив растерянность, он дал схватить себя сзади. Но едва хищные руки потянулись к его горлу, схватили его подмышками, вцепились сзади в пояс, — Гарри прижал руки к бокам с такой силой, что никто из бандитов не мог вырваться. Рывок всем телом в одну сторону, в другую — и нападавшие взвыли от боли.
Подоспевшие бандиты навалились на Гарри скопом.
— Упал! — крикнул Рыбников и рванулся на помощь.
Но Лев удержал его:
— Не надо. Это тоже прием.
Вдруг из клубка тел вылетел, как снаряд, один бандит, за ним другой, третий…
— Что твоя катапульта, — сказал Рыбников.
— Это он их ногами, — объяснил Лев. — Великолепный прием! Слабый человек этим способом может разбросать полдесятка сильных. Что же говорить о Гарри? Ведь у него руки и ноги как стальные.
Избитые бандиты бежали, пятились, расползались — кто как мог. Гарри поддавал им жару пинками.
— Великолепное зрелище! — Рыбников притоптывал ногой в такт каждому движению Гарри.
Даже сдержанный Иринин — и тот не мог удержаться от восклицания:
— Так их! Так! — Тонкие руки профессора невольно сжимались в кулаки.
Солнцев улыбался.
— У Гарри не только огромная сила, но и техника великолепная. Молодчина Гарри!
Когда над гребнем тороса мелькнула последняя пара пяток, Гарри погрозил им вслед кулаком и возвратился к друзьям.
— Я с ними сначала играл в волейбол, потом в футбол. Счет девятнадцать—ноль в нашу пользу.
Эскимосы подбирают неизвестного
Солнце снова взбирается по небосклону. Но недавно буйствовавшие потоки пока чуть журчат. Ледяные глыбы, еще час тому назад долбившие берег, преграждавшие путь новорожденным айсбергам, пока неподвижны.
— Ньга-ньга! Чох-чох! Ээхэоу!
Высунув язык, разбрызгивая слюну, бегут лохматые псы. Прыгают легкие сани, скрипят груженые. Хомеунги-Умка-Наяньги — опытный вождь. Он пользуется ночным холодом, чтобы продвинуться еще на десяток километров вперед. Там — промысел, там — охота. И по-прежнему Ченьги-Ченьги наваливается упругой грудью на корму кожаного каяка, а с уклона скользит на санях. Хомеунги не без гордости оглядывается на нее, и всякий раз когда глаза его останавливаются на коренастой фигуре молодой женщины, великий вождь племени медведей-воинов вздыхает.
Собаки внезапно остановились, метнулись в сторону, потом заскулили и, поджав хвосты, сели на снег. Лишь вожак Нумка не издал ни звука.
Хомеунги вскочил и погладил вожака:
— О Нумка, мудрейший из псов! Недаром в тебя вселился дух Горенги…
Не останови Нумка упряжки, разбился бы Хомеунги вдребезги: перед ним был обрыв, а далеко внизу — покрытый льдами океан. На самом краю обрыва Нумка задержал собак.
Хомеунги-Умка-Наяньги обернулся:
— Стойте! — закричал он, тряся руками над головой. — Стойте!
Племя столпилось вокруг вождя.
— Всем объявляю, — торжественно произнес Хомеунги-Умка-Наяньги, — из первой же добычи Нумка получит мозги и горячую кровь! Ему вы обязаны спасением моей жизни! Поглядите, какой обрыв!
Ченьги-Ченьги вытащила из-за пазухи красную тряпицу и повязала ею Нумке голову. Симху-Упач сказал:
— Надо возблагодарить доброго духа Горенги, поселившегося в сердце Нумки, за то, что он бодрствуя охраняет наш путь!
И шаман запел:
Великий отец племени!
Ты не ушел от нас совсем.
Мертвое тело твое отдыхает,
но живой дух твой
в теле пса
племя свое охраняет…
— Племя свое охраняет, — однотонно подхватили мужчины.
— А теперь, — сказал Хомеунги, — нужно двигаться дальше. Не то батюшка-солнце опять растопит снег. Шаман, ты хвастаешься открытыми глазами. Скажи, не видят ли твои глаза спуска к морю?
Симху-Упач долго осматривал обрыв. Никто не заметил довольной улыбки, мелькнувшей на его лице. Потом шаман зажмурил глаза, достал из-за пазухи связку медвежьих клыков, завертел ею над головой и стал кружиться все быстрей и быстрей. На губах у него выступила пена. Вдруг он крикнул:
— Вижу! — и свалился почти замертво.
Его отнесли на сани, бережно накрыли оленьими шкурами. Караван собачьих упряжек двинулся в ту сторону, куда шаман упал головой.
Хомеунги, внимательно следивший за срезом обрыва, вскоре увидел впереди выступ. Он остановил собак. Карниз, косо опускавшийся по обрыву, мог служить дорогой. Хомеунги сел в сани и стал спускаться, все время притормаживая ногами.
Берег был отлогий, на него взгромоздился торосистый морской лед. Начали просыпаться ручьи. Полозья все глубже зарывались в снежную кашу. Надо было пересечь широкую полосу торосов, выехать на гладкий лед… А шаман спал и не с кем было посоветоваться…
Хомеунги-Умка-Наяньги не сразу заметил, что собаки остановились. Вождь повернул голову и увидел, что Нумка-вожак обнюхивает человека, лежащего наполовину в воде. Человек был без сознания. Только маленькое ружье на груди еле заметно то поднималось, то опускалось. Дышит!
Это белый человек. А за спасение белого можно получить большую награду.
Хомеунги вскочил, подбежал к неизвестному. Он опустился на колени прямо в воду, приложил ухо к груди. Да, живой!
Хорошая находка! Великая удача!
— Эй, — крикнул он, призывно взмахнув рукой. — Ченьги-Ченьги, Пальчи-Нокья! Скорей ко мне!
Хомеунги не хотел просить помощи у племени — ведь тогда придется делить награду со всеми.
Подбежавшие женщины помогли поднять и перенести неизвестного на сани вождя. Хомеунги пошел пешком, рядом с санями.
Слева в ледяном обрыве показалось углубление. Хомеунги погнал собак к нему.
— Здесь будем отдыхать, пока не подмерзнет.
Чужестранца положили на меха, а рядом разожгли тюленье сало, смешанное с сушеным пометом и мхом. Поднялся неимоверный смрад.
Неизвестный пришел в себя. Он чихнул, достал из кармана флягу, изрядно глотнул из нее и лишь после этого осмотрелся.
Нет, он все еще галлюцинирует: черти, ведьмы, адские огни… Вот к нему подходит главный черт. У него закрученные рога, как у матерого барана.
Должно быть, он, Джонни, слишком плотно поужинал и выпил лишнее. И теперь его преследует кошмар: перед ним те, у кого он когда-то собственноручно выдирал изо рта золотые зубы, у кого отрывал косы, кого посылал как материал для медицинских, химических и прочих опытов…
