Он молча прошел мимо, потом, опершись правой рукой о бортик, одним броском перемахнул через него в кабину. Я стоял, глядя, как он устраивается на заднем сиденье. Все шло более чем гладко. Он делал то, что я хотел, словно хорошо натасканный ученик. Неважно, знал он или нет. Теперь это уже не имело значения. Коли он здесь, в кабине, сразу за креслом пилота...
Я занял свое место и запустил двигатель. Поверхность площадки, словно мембрана, отражала тонкое пение мотора. Я прибавил обороты и толкнул рули. Машину качнуло раз, другой.
- Осторожнее, - буркнул он. - Мы не в ракете. Забыл, как летают обычные... - он замялся, - люди...
- Ты хотел сказать "смертные"? - усмехнулся я. Мы уже поднялись метров на тридцать. Я переложил рули и взял курс на остров. Под нами расстилалось море, прикрытое ржавой растительностью. Остров вырастал на глазах.
- Кстати, о свинстве, - сказал я, старательно выговаривая слова, - позволю себе заметить, что все было запланировано еще тогда, когда мы с тобой были одним человеком. Иными словами, это было и твое решение. Странно, что об этом приходится говорить. А может, ты так далеко отошел от того времени, что тебе это кажется невозможным?
- Оставь, - отмахнулся он. - Свинство остается свинством. А ушел ли я и далеко ли, сможешь убедиться со временем...
В его голосе прозвучала нотка угрозы. Хотя нет, скорее предупреждения.
- Последние месяцы я все время сталкиваюсь с сюрпризами, - сказал я небрежно. - И всякий раз со все более забавными. У тебя тоже есть что-нибудь для меня?
Он засмеялся. Смех был невеселый. Мне вдруг показалось, что я засмеялся бы иначе. Идиотизм.
- Немного терпения, - проворчал он. - Что-нибудь придумаем... - он сделал упор на последнем слове, будто хотел подчеркнуть, что в одиночку нам не добиться ничего. Во всяком случае, ничего путного.
Остров потемнел. Холмы стали зелеными, уже видны были кроны редко разбросанных деревьев, яркие крыши строений в долине.
- Кстати, о сюрпризах, - бросил я, добавив газу. - Я устроил им шуточку. Норину, Каллену, всем. Выкрал со склада на Бруно свой генофор и запись личности. Если не ошибаюсь, сейчас они уже выходят на орбиту Нептуна. Я дал им приличное ускорение, когда выкидывал из ракеты. Сейчас мне пришло в голову, что эксперимент можно было бы продолжить. Ты воспроизведен по первой записи, снятой после моего возвращения с Европы. Понимаешь? А дома, у нас дома. хранится дубль, сделанный... ну, после моего прощания с отцом на старом аэродроме. Так что в данный момент существует только одна пробирка, из которой мы могли бы выродиться. Ты или я. Понимаешь? Подумай немного. Садовник на плантации концентраторов и "пилот вечности" неожиданно возвращаются в единую оболочку годичной давности. Опять превращаются в пилота Комплекса, которого притащили на Землю, чтобы подвергнуть процедуре посвящения в вечность. Ты не думаешь, что этого уже не удастся спрятать под подушку? Слишком многие знают о цирке с пантоматом!
- Нет, - твердо бросил он. - Шутка не была бы даже глупой. Она просто была бы... никакой. Кроме того, ты опять думаешь о себе. Только о себе...
- Ошибаешься, - спокойно сказал я. - Не только. Я думаю и о тебе. О том тебе, каким ты был.
- Я уже не тот, о котором ты можешь знать все, - фыркнул он. - Если вообще когда-нибудь знал. Что до меня, то я на сей счет придерживаюсь вполне определенного мнения...
- Смотри-ка, а ты изменился, - меня неожиданно охватила холодная ярость. - Стал лучше. Забыл, что существуешь только потому, что этого хотел я. Потехи ради, понимаешь? Ты - моя шутка. Шуточка. Можешь утешаться тем, что глупая. Если тебе это поможет. Но изменить ты не можешь ничего.
- Не ты, - процедил он, - не ты, двойничок... - он говорил с трудом. - Это были мы. И ты прав в том, что мы поумнели с того времени. Но только наполовину.
Я рассмеялся. Одним рывком перевел ручку оборотов до упора. Стены кабины задрожали. Машина рванулась вперед, словно снаряд. Я не переставал смеяться. Секунду, может, полторы, шел под углом вверх, потом молниеносно оттолкнул рули на всю длину рук. Двигатель взвыл. Я уперся ногами, чтобы не удариться физиономией в лобовое стекло, оказавшееся прямо подо мной. Все это заняло не больше двух секунд, однако он успел схватить меня обеими руками за плечи. Я почувствовал, как его пальцы впиваются мне в тело. Но он уже ничего не мог изменить. В последний момент я увидел надвигающуюся с чудовищной скоростью зелено-рыжую стену океана. Удар, один-единственный удар, словно всплеск ядерного взрыва. Я не почувствовал боли, вообще не почувствовал ничего. До последнего мгновения в кабине стояло молчание. Если не считать моего смеха.
Я находился на дне огромной, медленно вращающейся, переполненной светом газовой воронки. Горизонтальные кольца, из которых были сложены ее стены, все время изменяли цвет. Я почувствовал жуткое давление под черепом, как будто весь этот гигантский конус с неумолимой силой вдавливал меня в пол. Я задыхался, но не мог открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Я был гол, чувствовал это, хотя не ощущал холода. На мне не было даже шлема. Наконец, сделав отчаянное усилие, я крикнул, но не услышал собственного голоса. Круги надо мной завертелись быстрее. Их блеск лишил меня способности мыслить, боль в глазах становилась невыносимой. Постепенно, словно поднимая стокилограммовый груз, я поднял руку и прикоснулся к векам. Закрыты. Пораженный, я открыл их пальцами, и неожиданно световая карусель погрузилась во тьму. Остался лишь слабый красноватый свет где-то очень далеко. Я пошарил вокруг. Пальцы нащупали эластичную оболочку, захваты, поручни. Кресло. Я сидел в кресле. Определенно, это было больше, чем я мог мечтать.
Боль в черепе постепенно проходила. Я закрыл глаза и немного переждал. Надо было что-то делать. Понять, что здесь происходит, и решить, смогу ли я воспротивиться, если дело зайдет слишком далеко. Я сжал кулаки и попытался собраться с мыслями. Не получилось. Я просидел еще несколько секунд, с таким же успехом это могли быть минуты. Попытался встать. Пошло неожиданно легко. И тут я вспомнил - я на Бруно, в диагностическом кабинете. Смотрю на техников. Их двое, не так, как в первый раз, в Центре.
Да, но это же не диагностический кабинет и вообще не кабинет. Следовательно, они уже закончили. В таком случае я должен... Нет, не помню. Ничего я не должен. А если что-то и должен, так сидеть в кресле и ждать, пока они произведут свою идиотскую запись.
Со мной творилось что-то неладное. Запись. Это слово взбудоражило меня сильнее, чем следовало бы. Зачем обольщаться. Если я не в диагностическом кабинете, то это может означать только одно: мой фокус не удался.
Я вспомнил все. Почти все. Я взорвал пантомат, вернулся и несколько дней размышлял, что делать дальше. Разговаривал с Норином, Гренианом. Решил, что посещу "сокровищницу", где хранились генофоры.
