Дэйн усмехнулся, он уже не в первый раз подумал о том, в каком виде диск мог донести до человека-ящерицы высказанную им, Маршем, мысль.
— Следует ли из этого, что я должен принять как должное все то, что сейчас произошло? Вот так запросто, да?
— В чем суть невозможного? Не в том ли, что в него не очень-то хочется верить? — начал Аратак и внезапно раскатисто рассмеялся. — Что же так удивило тебя, Марш?
Дэйн махнул рукой в сторону чинно удалявшегося в направлении выхода из зала робота, затем показал своим спутникам то, что держал в руках.
— Несколько минут назад, — проговорил Марш, — мне пришло в голову, что можно попросить Служителя принести мне некоторые материалы, необходимые для того, чтобы привести в должное состояние лезвие меча. Я высказал роботу свою просьбу, заметив ему, что не надеюсь получить все необходимое, но буду благодарен, если он достанет хоть что-то. А нужны мне были: несколько унций шлифовального порошка, кусок мягкой ткани, желательно хоть немного пряжи, небольшая палочка и отрезок веревки. Я думал, кое-что из этого он мне, может быть, и принесет, но… он вскоре вернулся с полным набором того, что я ему заказывал. — Дэйн покачал головой. — Можно подумать, что к нему едва ли не каждый день обращаются с подобными просьбами.
— Ничего особенно удивительного тут нет, — фыркнул Клифф-Клаймер. Как-то ведь они ухаживают за всем хламом, скопившимся здесь. Большинство из этих штуковин так или иначе имеет режущее лезвие. Примитивный мозг дикаря не способен создать что-либо исключительное.
Дэйн с мехаром спорить не стал и вместо этого занялся делом. Он сел на пол, скрестив нога, и принялся полировать лезвие меча. Клифф-Клаймер, понаблюдав некоторое время за действиями землянина, отправился к длинной полосе зеркал и начал тренировочный «поединок с тенью». (Когда мехара спрашивали, он всегда готов был рассказать звучавшую как легенда историю про его знаменитого земляка-дуэлянта, достигшего таких вершин ловкости, что мог вырвать горло своему отражению в зеркале раньше, чем оно успевало поднять руку.)
— Когда закончишь, — произнес Аратак, обращаясь к Дэйну, — я бы попросил тебя оказать мне любезность и продемонстрировать несколько боевых приемов самообороны без оружия. Насколько я могу судить, ты в этом деле эксперт.
— Если бы, — вздохнул Марш. — У меня и черного-то пояса по каратэ нет. Но даже человек, поднявшийся на эту ступень мастерства, вовсе не может считаться экспертом. Кое-что я тебе, конечно, могу показать… Времени у нас не много, но я готов начать хоть сейчас.
«А ведь и правда, если научить нашего толстокожего друга нескольким приемам каратэ, — подумал Дэйн, — то страшнее противника в бою не найдешь!»
— Кое-чему я уже научился у Райэнны, — сознался человек-ящерица. — Как я понял, у женщин с ее планеты существует специальная техника самообороны против возможных воров, грабителей и насильников, оно носит приблизительно такое название — «Искусство заставить нападающего победить самого себя». Она, правда, считала, что это едва ли пригодится ей в данной ситуации, но мне удалось переубедить ее. Действительно, очень полезная вещь и с философской точки зрения вполне этичная — направить злобу, жестокость и силу врага против него самого. — Сказав это, Аратак принялся на свой манер излагать основы правил техники дзюдо. Дэйн же между тем подумал: «Уже приятно, что наша красотка Райэнна имеет некоторую необходимую подготовку. Молю Бога, чтобы и Даллит кое-что умела».
Растревоженный пришедшей ему в голову мыслью, Дэйн, покончив с обработкой меча, повесил его на стену и отправился на поиски Даллит, которую обнаружил за изучением каких-то непонятных и судя по всему не предназначенных для человека орудий. Девушка даже не заметила Марша, и он ощутил некоторое раздражение, смешанное с чувством вины.
«Что-то не так, что-то очень и очень не так между нами…»
— Даллит, — произнес Дэйн, — ты выбрала оружие? Тебе надо что-то выбрать, чтобы иметь возможность защищаться…
Она резко повернулась и едва ли не со злостью спросила:
— Уж не думаешь ли ты, что я надеюсь на твою защиту?
«Как бы я хотел быть уверенным, что смогу ее защитить!» — подумал Дэйн со страхом. Вслух же он произнес как можно спокойнее и рассудительнее:
— Независимо от того, ждешь ты от меня чего-либо или нет, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но этого может оказаться недостаточно. Что, если каждому из нас придется в одиночку сражаться против собственного охотника?
Марш даже и не осознавал до последнего момента, насколько глубоко засела у него в мозгу аналогия с боем быков: образ арены, какие-то неведомые зрители, лишенные лиц, тел, вообще чего бы то ни было, но вместе с тем орущие, требующие, жаждущие наслаждения зрелищем смертельной схватки.
Картина, нарисованная воображением Дэйна, словно бы открылась и девушке. Она побледнела:
— Один на один?
— Не знаю, молю Бога, чтобы мы оказались вместе, — сказал Марш и подумал: «Пожалуй, мне бы и удалось сколотить из нас четверых… нет, пятерых некое подобие боевого подразделения». Вслух он произнес: — Надейся на лучшее, но готовься к худшему.
«Глупцы, зачем вы выбрали Даллит в качестве дичи? Только потому, что в атмосфере всеобщего безумия она дерется как тигрица?.. В одиночку она будет кроткой как ягненок…»
С мучительным чувством безысходного отчаяния Марш окинул взглядом хрупкую, почти детскую фигурку Даллит, ее бледные щеки, тонкие запястья, шею, столь изящную, что точеная головка девушки на ней напоминала бутон цветка.
«Как защитить ее, похожую на христианскую мученицу, обреченную на смерть на арене в лапах свирепых львов?» — подумал Дэйн, немедленно заставив себя подавить эту мысль в своем сознании. Она только усилила бы в девушке ощущение беззащитности.
— Я знаю так мало обо всем этом оружии, — сказала она, указывая на скопище мечей, щитов, кинжалов и копий. — Мои соплеменники друг с другом не воюют. У нас, правда, иногда происходят спортивные соревнования, состязания в силе и ловкости, но даже и во время них правила весьма строги. Так как если один из моих соплеменников ранит или убьет другого, то невольно будет разделять муки и страдания своей жертвы…
У дара или проклятия, называемого эмопатией, несколько граней, и эта, вероятно, наиболее важная. Поневоле приходится проявлять тонкость и аккуратность в общении с другими, если их боль может стать столь же острой для тебя, как и твоя собственная.
Даллит сняла со стены пращу и несколько раз взмахнула ею у себя над головой.
— Вот, — произнесла Даллит с сомнением, — разве что это. Мои соплеменники любят состязаться в меткости. Впрочем… мне все равно, мой мир потерян для меня навсегда. — Глаза ее наполнились слезами.
