- Шлакман, а это ещё кто, черт побери?
- Кэмбер.
- Кэмбер? Ты что, свихнулся? Кто велел приводить сюда Кэмбера?
- Никто, Энджи.
- Монтес знает?
- Ни хрена твой Монтес не знает, Энджи. Даже не подозревает.
- Ты совсем офонарел, Шлакман.
- Офонарел, - блаженно осклабился Шлакман. - Совсем.
* * *
Я не слышал, о чем они говорили - я прислушивался к совсем другим звукам. Стоя в кромешной тьме с колотящимся сердцем, я услышал знакомый женский голос, который негромко окликнул:
- Это ты, Энджи? Я же запретила тебе заходить сюда.
И тут же раздался звонкий детский голосок:
- Ленни! Ленни!
В следующий миг вспыхнул свет и Ленни, присевшая на койке, ошарашенно уставилась на меня, так и не отняв руки от выключателя. А на дальнем конце узкой койки, свернувшись калачиком, лежала моя Полли. Секунду спустя я уже сжимал её крохотное тельце в объятиях, покрывая любимое личико поцелуями и сотрясаясь от беззвучных рыданий. Полли тут же пожаловалась:
- Ой, папочка, мне больно!
Снаружи послышался вопль Энджи:
- Шлакман, ты совсем спятил! Ты просто псих! Тупая скотина, вот ты кто! Дебил вонючий! В твоей дурацкой башке нет ни одной извилины!
Я понимал, что времени у меня нет, что в любую секунду наш план будет раскрыт. Я лихорадочно обшарил все карманчики Полли, но ключа не нашел.
- Ключ, - раздался рык Шлакмана с палубы.
- Ключ, - рявкнул я на Ленни. - Где он? Он был у неё в кармане.
- Ничего там не было.
- Папочка, я спать хочу, - захныкала Полли.
- А ты искала?
- Конечно, искала. Неужели ты думаешь, что мне это не пришло в голову?
- Кто ещё есть на яхте?
- Никого. Мы двое. А как здесь оказался Шлакман? И ты сам? Где Монтес?
Я не удостоил её ответом.
- Следи за Полли, - резко бросил я Ленни и устремился к двери.
Шлакман, спиной ко мне, стоял в нескольких футах от каюты. Энджи, худой и стройный, как пантера, медленно приближался к нему. На костяшках правой руки красовался сверкающий медный кастет, а из туго сжатого левого кулака угрожающе торчало изогнутое лезвие консервного ножа. За спиной Энджи я разглядел голову Алисы, наполовину скрытую планширом.
- Смелей, Энджи, - гортанно понукал Шлакман. - Смелей, дерьмовое отродье паршивой дворняги - вперед, вперед, сопливый Энджи! Ты ведь знаешь, что я с тобой сделаю - я переломаю тебе все кости! Славно я все придумал, да? Давно мечтал - вот придет мое время, когда я разорву этого вонючего Энджи на куски...
Энджи молниеносно прыгнул вперед, выбросил вперед кулак и тут же отпрянул. Все произошло в мгновение ока. Я никогда не видел, чтобы человек двигался с подобной быстротой. Мне невольно вспомнился фильм, в котором мангуст сражался с коброй. Так вот, Энджи напомнил мне этого отважного мангуста - молниеносный прыжок, укус, снова прыжок, укус... Шлакман испустил яростный вопль и устремился за Энджи, но тот уже очутился у него за спиной. Шлакман повернулся лицом ко мне. Рубашка на нем была разодрана сверху донизу, а грудь была располосована крест-накрест - консервный нож в умелых руках Энджи и впрямь оказался грозным оружием.
Вдруг Шлакман ухмыльнулся. Я назвал это ухмылкой, хотя на самом деле Шлакман вовсе не ухмылялся, а растянул губы, обнажив звериный оскал. Он стоял, ощерясь, и поносил Энджи, на чем свет стоит, а потом внезапно прыгнул вперед и нанес ему страшный удар.
Его кулачище безусловно прикончил бы тщедушного Энджи - человеческий костяк не в состоянии выдержать подобный удар; только Энджи был уже в ярде от Шлакмана, а верзила, потеряв равновесие, пролетел вперед и с силой врезался в бар, разметав по сторонам стаканы и бутылки. Энджи успел метко выбросить перед собой правый кулак и хлестко, словно кнутом, звезданул Шлакмана по лицу. Пока гигант поднимался на ноги, Энджи успел совершить ещё один налет, дважды ударив кастетом в то же самое место.
Шлакман, покачиваясь, встал - правая щека его была располосована до кости. Великан был силен, как бык, а вот кожа у него оказалась тонкая и податливая. Рыча от ярости и боли, он надвигался на Энджи, как гранитная скала, его кулачищи молотили воздух, как крылья ветряной мельницы; но Энджи всякий раз каким-то чудом ускользал. А тем временем кастет и консервный нож делали свое страшное дело. Извиваясь и изворачиваясь, как хорек в курятнике, Энджи резал и резал, кромсал и кромсал живую плоть Шлакмана. От рубашки и куртки монстра остались одни лохмотья, лицо было разодрано в клочья, с головы, шеи, груди, спины и рук и ручьями стекала кровь.
Бац - кастет разодрал безгубый рот, хлясь - и правое ухо повисло в лоскутах, клац - консервный нож лязгнул об обнаженную кость скулы. Но Энджи уже заметно утратил былые прыть и проворство. Слишком затянулась эта кровавая битва, в которой ловкости и быстроте противостояла совершенно чудовищная, нечеловеческая сила, и вот наконец - Энджи просчитался.
На какую-то долю он задержался и не успел увернуться от кулака Шлакмана. Кулак лишь едва скользнул по лицу Энджи, но такова была мощь этого удара, что хлипкое тело Энджи взмыло в воздух и, пролетев через палубу, обрушилось на один из шезлонгов. Ревя, как раненый носорог, Шлакман пинками расшвырял оказавшиеся на дороге складные стулья, и ураганом обрушился на потрясенного Энджи. Две здоровенные ручищи стиснули тонкую паучью шею противника и легко, как цыпленка, воздели его над палубой.
- Попался, сукин сын! - радостно заревел Шлакман. Кровь так лила из его разодранного рта, что я с трудом различил его слова. Он раскачивал Энджи, словно маятник. Энджи бессильно махал руками, слепо нанося удары кастетом и консервным ножом, но Шлакман приподнял локти, напряг бицепсы и шея Энджи с хрустом переломилась, тело обмякло, а кастет и нож вывалились из безжизненных рук и упали вниз. Еще немного подержав труп в руках, Шлакман разжал пальцы и то, что осталось от Энджи, мешком рухнуло на палубу.
* * *
Я точно не знаю, сколько продолжалось это страшное побоище. Алиса потом утверждала, что все произошло буквально в мгновение ока; для меня же оно длилось целую вечность. Я следил за происходящим с почти животным ужасом, ведь я прекрасно понимал, какая участь меня ждет потом. Я не питал никаких надежд, никаких иллюзий. Я просто это знал. Так, должно быть, каждый человек чувствует приближение и зловонное дыхание смерти - мало что может сравниться с этим ощущением, наиболее приближенным к познанию абсолютной истины.
Алиса наблюдала за этой смертельной схваткой во все глаза. Стоя на трапе, она оказалась в ловушке: не могла заставить себя оторваться от завораживающего зрелища и спуститься в лодку, как не могла и спрыгнуть на палубу, где вели последний кровопролитный бой два современных гладиатора. Я свято убежден, что порой в жизни случаются события, совершенно не предназначенные для человеческих глаз. Одним из таких событий были тот бой и то, что за ним последовало; и тем не менее Алиса все же осталась - и смотрела.
