Через семь часов нас вновь начало атаковать искривление. Алахак не замедлился, поэтому я предположил, что покоробленность пространства исходит из его движения. Я двигался на волнах, пока они не стали давить мне в грудь и в корму, тогда я снизил скорость и уменьшил нагрузку. Несмотря на это мои занемевшие мышцы начала терзать тупая боль. Я взмок от пота и чувствовал невероятную усталость. Перед взлетом меня попытались подстрелить, и все это было десять-двенадцать часов назад. Даже для меня подобные перегрузки были великоваты.
- Что этот чертов идиот собирается делать? - злился я. - Это не скачки. Или он думает, что я обману его и хочет достичь "Потерянной Звезды" на пару часов раньше? - Но дело было не в этом. Он знал, что я дал ему фору, как и обещал. Если он действительно предполагал гонки, то я знал, что выиграю. У меня была птица, а у него пуля.
Часы проходят.
Напряжение усилилось. Как и каждый, я знал, что продолжать все это опасно, но не отважился на другую крайность, рискуя замедлением р акции и даже потерей сознания. - Дайте мне укрепляющее впрыскивание, - сказал я дель Арко, - и снабдите внутривенным вливанием, полторы порции. Сам я не в состоянии провести эту процедуру, не отстав - а я хочу приблизиться к Алахаку. Мне не хочется, чтобы мы влетели в расщелину пространства, по которой он сейчас движется.
Капитан пошел выполнять мою просьбу.
- С тобой все в порядке? - спросил я Ротгара.
- Я могу есть, - ответил он. - Джонни должен будет побыть при двигателях, пока я буду отдыхать.
- Прими впрыскивание, - сказал я ему. - Не оставляй это на Джонни; когда настанут неприятности, я хотел бы, чтобы ты оставался наготове. Джонни не умеет жонглировать плазмой.
Думаю, это Ив воткнула мне в руку питание, но я ничего вокруг не видел. Игла вошла хорошо, и захват придержал ее. Я почувствовал определенное неудобство, будто что-то прокалывало защиту с левого крыла, и прошло несколько минут, прежде чем я избавился от этого неприятного ощущения.
Пыль, пыль, все больше пыли. Теперь мы были в смертельном плазменном ореоле туманности, внутри канавы, которая излучалась из центра образования. Помня, что мы совершили, я не особенно удивился. Меня заинтересовало, каким образом Алахак продолжает гонку. Хормонцы не так сильны физически, как люди. Возможно, он принял какой-то стимулятор. Прежде я летал так для того, чтобы уложиться в сточасовый полет. Для здоровья вредно насиловать свой организм подобным образом.
Безумная погоня продолжалась дальше. Иногда скорость превышала обычную в шесть тысяч, хотя в основном была четыре-четыре с половиной тысячи. Для меня это было в избытке, и я не повторял его случайные порывы. В результате он оставался впереди на значительный период времени, но потерял всю выигранную дистанцию, когда сеть облаков вынудила его ползти. Позже он, казалось, переменил курс, который планировал, и я приблизился к нему еще ближе, пока он решал, каким путем идти от некоей неизвестной точки А к точке В. Картографирование "Карадок" было достаточно совершенным, и то, что в конце концов он зашел в плывун - это не их вина. Картографирование Течения Алькионы - задача для оптимистов.
Неприятный шторм, вызванный маневрами Алахака, вынудил меня отклониться влево. Хаотический пух начал закручиваться в воронку. Но прежде, чем он коснулся корабля, я обнаружил его присутствие. Алахак поднял свою скорость до десяти тысяч, очевидно, намереваясь отойти от этого чудища. Выбора у меня не было, и я последовал за ним. Корабли разделяло семь или восемь минут хода, но штормы были невероятными. Я поднял скорость "Лебедя" до восемнадцати тысяч, прежде чем убедился, что мы миновали неблагоприятную стихию.
Высокая скорость наказывала нас. Волны искривления пытались вышвырнуть нас с трассы Алахака и трепали весьма жестоко. Птица, используя мои рефлексы, избегала давления, в то время как я подсчитывал наши шансы. Я крикнул Ротгару, чтобы он сконцентрировал внимание и понадеялся, что он сумеет сохранить постоянство движения под жестким дождем. Я позволил силе тяготения уйти, чтобы прокатиться по пене на волне. Если в это время даже на мгновение изменится энергопитание в сочетании с короблением, мы не только можем потерять ход, но и будем серьезно искалечены.
Именно так и произошло. Нас отбросило вверх и в сторону; это напоминало щелчок по бите. На несколько секунд возникла частичная боль, мы выдержали искривление, но реальный удар пришел, когда мы освободились. Нам было худо, как никогда. У меня возникло чувство, что в течение микросекунд я полностью развалюсь. Все, что я мог сделать, это бросить корабль влево и вернуть нашу привычную силу тяжести.
Когда я снова оказался на удобной скорости и пристроил "Лебедя" в хвост "Гимнии", у меня появилось время для размышлений.
- К счастью, - прибавил я, - таких минут немного, - голос мой, к моему удивлению, показался мне чужим. Боль только неизбежное следствие. Я должен был ее перетерпеть, потому что иначе потерял бы скорость.
Боль вскоре ушла, но и обстановка стала на какое-то время более простой.
"Гимния" начала прибавлять ход. Алахак был нетерпелив. Он хотел достигнуть точки назначения до того, как умрет. Я не знал, как долго будет продолжаться полет, но наша участь была внутри ядра, которое находилось в нескольких днях хода. Я попробовал представить, сколько мучений пришлось бы нам вынести, если бы мы находились на "Гимнии". Мысль эта была не из приятных. Мне стало неприятно от того, что Алахак, возможно, не собирался лететь туда. Он собирался умереть - ничего не достигнув - и маяк нес, нес его последний крик: координаты "Потерянной Звезды" и проложенный курс, чтобы ее достигнуть.
Время шло, и мне было интересно, отдыхает ли хормонец. Он должен был остановиться, думал я, несмотря на то, что у него последний шанс. Какой бы эликсир жизни ни струился в его венах, он не мог быть вечным. Он должен вскоре сделать передышку. "Карадок" должна иметь заселенные миры, если они картографировали этот канал. Он должен знать, где можно сесть. Я дьявольски устал, даже подумал, что ему следовало бы остановиться ради моей безопасности.
И, возможно, когда терпение уже дошло до предела, он медленно сбросил ход и направился к звездной системе. Мы последовали за ним. Я знал, что даже на поверхности я должен быть наготове каждый миг. Но если беспокойство и пришло, оно приходило медленно. У меня было время поспать и размяться. В Течении Алькионы великим благом может быть уже одно только сознание, что ты не находишься на грани разрушения корабля.
16
Место, где мы совершили посадку, оказалось голой скалой, круглой и размером с земную луну. Без воздуха, совсем без жизни и начисто лишенным какой-либо особенности или индивидуальности.
