Обо всем этом я думаю очень осторожно, с паузами, достаточно большими, как учил меня старик, чтобы не загорелась лампочка индикатора. Мои размышления прерывает новый окрик:
— ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ!
С потолка спускается несколько шлангов с эластичными наконечниками. Они присасываются к моему затылку, запястьям и пояснице. Сейчас аналитическое устройство определит, на что я сегодня способен. Это самый волнующий момент грядущего дня. Ведь на основании анализа мне выдадут задание, и его размер будет зависеть от того, пронюхал ли индикатор про мой сон или нет.
Удача! Задание не выше обычного.
— ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ КИЛОГРАММОМЕТРОВ ФИЗИЧЕСКОЙ РАБОТЫ И ТРИСТА КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ.
Сегодняшний день начинается просто великолепно!
Вставшая дыбом кровать выбрасывает меня на пол, и я направляюсь к рукоятке зарядного генератора.
Четыре тысячи килограммометров — ровно столько, чтобы зарядить аккумуляторы машины на сутки.
Я берусь за рукоятку, и сейчас же стальной браслет защелкивается на запястье руки. Теперь он не разожмется, пока на счетчике не будет четыре тысячи килограммометров.
Я начинаю крутить рукоятку. Каждый оборот — один килограммометр. Останавливаться нельзя. Стоит замедлить вращение рукоятки, как я получаю очень неприятный электрический удар.
Я внимательно слежу за счетчиком. Сто, сто пятьдесят, двести…
Кажется, сегодня штрафной нагрузки не будет, стрелка вольтметра стоит все время на зеленой черте.
Я снова пытаюсь думать про девушку и про мир, который мне известен только по рассказам Рожденного Женщиной. Время от времени я бросаю взгляд на лампочку индикатора. Она светится темно-красным светом. Ток индикатора слишком слаб, чтобы сработало реле анализатора. Все это потому, что я думаю о запрещенных вещах урывками. Внешне мои мысли целиком заняты зарядкой аккумуляторов.
…пятьсот, пятьсот пятьдесят, шестьсот…
Стрелка вольтметра начинает дрожать. Это очень плохо. Я по-прежнему получаю от семисот до тысячи калорий в сутки, но почему-то последнее время мне этого не хватает. Может быть, виноваты сны, не дающее покоя ночью.
…тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести…
Липкий пот заливает глаза. Кажется, что меня бьют по затылку чем-то мягким и очень тяжелым. Стрелка вольтметра спускается до красной черты.
…две тысячи семьсот, две тысячи семьсот пятьдесят, две тысячи восемьсот…
Резкий электрический разряд в руку. Вращение рукоятки убыстряется, стрелка отходит от красной черты.
…три тысячи четыреста, три тысячи четыреста пятьдесят, три тысячи пятьсот…
«Проклятая машина!»
Лампочка индикатора загорается ярким светом. Штрафное очко. Не понимаю, как я мог забыться. Необходимо быть осторожнее.
…Две тысячи сто, две тысячи сто пятьдесят, две тысячи двести…
Машина уменьшила число сделанных оборотов на величину штрафа.
Теперь электрические разряды в руку следуют один за другим. Стрелка мотается от зеленой черты к красной и обратно. Кажется, я сейчас потеряю сознание.
…три тысячи восемьсот, три тысячи восемьсот пятьдесят, три тысячи девятьсот…
Я уже не вижу шкалу счетчика. Пытаюсь считать в уме:
…три тысячи девятьсот один, три тысячи девятьсот два, три тысячи девятьсот три… удар!.. три тысячи девятьсот пять, три тысячи девятьсот шесть… удар! …три тысячи девятьсот восемь… удар!
Бросаю считать обороты, считаю электрические удары:
…семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
Блаженство! Стальной браслет разомкнулся. Падаю на пол. В ушах звенит от бешено пульсирующей крови. Теперь — тридцать минут отдыха! Как быстро проходят эти минуты.
— ТРИСТА КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ РАБОТЫ!
Это уже пустяки, триста килограммометров я вгоню в два четверостишия. На всякий случай нужно попробовать задобрить машину. Вдруг она знает про сон?
Пишу стихотворение, прославляющее заботу машины о Рожденном в Колбе, сглаживаю острые углы. Как-то я намекнул в одном из четверостиший на то, что машина и человек не могут существовать друг без друга, и заработал за это десять штрафных очков, пришлось весь день вертеть рукоятку.
— ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАЦИОНА!
Опять с потолка спускаются гибкие шланги с присосками.
Что-то сегодня аналитическое устройство долго считает. Я умираю от голода.
— ВОСЕМЬСОТ КАЛОРИЙ ПИЩИ.
Восемьсот калорий мне мало, но спорить бесполезно. Нужно брать, что дают.
Все заботы о пропитании лежат на мне самом. Машина только определяет рацион и дозирует пищу.
С грустью осматриваю свои плантации. Чан с хлореллой и бочка с дрожжами, размножающимися на моих фекалиях.
Подхожу к лотку и слизываю отмеренную мне порцию.
Мало, очень мало, но ничего не поделаешь! Пищи у меня в обрез.
— ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЛИЧНОГО ВРЕМЕНИ, ОБСЛУЖИВАНИЕ МАШИНЫ, ВОСЕМЬ ЧАСОВ СНА.
Добавляю в бочку фекалии, перемешиваю массу и наливаю воды в чан с хлореллой. Это и есть «личное время».
До самого вечера проверяю многочисленные контакты машины, пока не раздается команда:
— ЗАБОТА О ЗДОРОВЬЕ РОЖДЕННОГО В КОЛБЕ.
Опять физиологическое исследование. Глаза слипаются от усталости. К счастью, все это сейчас кончится и можно лечь в постель. Впереди восемь часов сна.
Что это?! Неужели я не ослышался?!
— МАНИАКАЛЬНО-ЭРОТИЧЕСКИЙ ПСИХОЗ. ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ, ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ КИЛОГРАММОМЕТРОВ ПЕРЕД СНОМ.
Значит, все это было подлой игрой! Машина знала про сон.
Я снова верчу рукоятку.
…сто десять, сто двадцать, сто тридцать…
Последние лучи заходящего Солнца окрашиваю в кровавый цвет матовые окна машинного зала.
…двести пятьдесят, двести шестьдесят, двести семьдесят…
Проходит еще несколько минут, и в наступившей тьме мне видны только светящийся циферблат счетчика и багровый глазок индикатора. На этот раз я не спускаю с него глаз, потому что думаю, как хорошо было бы умереть. Тогда некому будет вертеть рукоятку и проклятая машина прекратит свою деятельность из-за отсутствия тока.
Эту мысль я дроблю на сотню крохотных обрывков с большими интервалами, чтобы не сработало реле Анализатора Мыслей.
…тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести…
Четыре часа ночи. Запахнув на груди телогрейку, старик бредет по бесконечным коридорам Центрального института. Холодно. Белая изморозь покрыла лакированные стены, легла на стеклянные двери, висит сосульками на окнах.
Он в нерешительности останавливается у ручки кондиционера. Затем, махнув рукой, идет дальше. Нужно беречь энергию. Он ничего не знает. Пока реактор работает. Где-то там, за массивной дверью с надписью: «Не входить, смертельно!», продолжаются таинственные, непонятные ему процессы. Он боится этой двери, боится, что вдруг прекратится подача энергии, боится темноты и больше всего боится одиночества. Беречь энергию!
